Геннадий Сорокин - Пропавших без вести – не награждать!

– Оставь свои клятвы до следственной комиссии.

– Оставить все как есть, и пусть предатель спокойно живет среди нас?

– Док, я уже объяснял тебе и еще раз повторюсь: если бы ты в горячке, на поле боя, пристрелил Якушева, то это было бы правильное решение, продиктованное военной необходимостью. А если мы сейчас ликвидируем его, то это будет самоуправство, то есть уголовно наказуемое преступление. Я лично за эту падаль в колымские лагеря отправляться не хочу.

– Да кто в Мурманске узнает про наш суд! Выведем его за ворота и шлепнем, а в рапортах напишем, что он хотел перебежать на сторону врага и был ликвидирован по законам военного времени.

– Боков, ты знаешь о «замкнутом пространстве»?

– Слышал, – недовольно пробурчал врач.

– Все, что происходит внутри замкнутого пространства, неизбежно становится известным снаружи. Поверь мне, бывшему партизанскому командиру: я прошел через эти замкнутые круги не единожды и знаю, что все твои действия по выходу на Большую землю станут известны командованию. Спрашивается: откуда, вроде бы все свои, стукачей нет? А вот оттуда – человек по выходу из замкнутого пространства зачастую становится совсем другим, не таким, каким ты его видел в бою или в рейде. Метаморфозы! Необъяснимое превращение боевого товарища в доносчика и сволочь. Я думаю, ты будешь немало удивлен, когда в Мурманске, через месяц или через два после возвращения, прочтешь доносы на меня, на себя и на Монгола, и еще больше удивишься, когда узнаешь, кто их написал.

– А в чем вас-то можно обвинить? Вы провели блестящую операцию, выполнили задание партии и правительства. Вы – герой!

– Это тебе так кажется. А кто-то, кто будет считать себя обделенным почестями и славой (а такие всегда найдутся), напишет, что в результате моего халатного отношения к планированию операции отряд понес неоправданно большие потери в личном составе; что я того же Якушева поставил во главе штурмовой группы, а место ему…

На втором этаже хлопнул одиночный выстрел. Его растиражированный пустыми стенами звук проник во все, даже самые отдаленные уголки замка.

– Немцы! – Лоскутов схватил автомат, взлетел по лестнице и в два прыжка очутился в зале для торжеств. За ним вбежали Боков, Лукин и еще кто-то из десантников.

– Мать твою, да это же Монгол! – воскликнул Лукин, показывая на распростертое тело у портрета Гитлера. – Кто это его?

Якушев, оказавшийся у всех за спинами, попятился к выходу, но наткнулся на Лоскутова. По лицу командира лейтенант понял, что живым отсюда он не выйдет.

– Ты зачем убил моего друга, подонок? – глухо спросил Николай Егорович.

– Я оборонялся, – дерзко ответил Якушев. – Мне ничего не оставалось делать, как ликвидировать товарища Монгола. Он предал нас. Он получил от Гитлера задание убить меня. Я сам видел, как они сговаривались.

Десантники обступили Якушева, наставив на него автоматы.

– Про какого Гитлера он нам чешет, про этого, что ли, что на портрете? – спросил один из краснофлотцев.

– Здесь нет никакого портрета, – Якушев посмотрел на стену и вздрогнул, увидев перед собой холст, а не живого человека. В мгновение ока в его голове все перемешалось окончательно. Ища выход из создавшегося положения, лейтенант наставил пистолет себе в подбородок и нажал курок.

Кровь из разнесенного пулей черепа брызнула во все стороны, попала на лица и почерневшую от грязи одежду десантников.

– Вот ведь тварь! – выругался Боков. – Даже умереть по-человечески не мог, всего меня перепачкал.

– У нас, под Ленинградом, один тоже умом тронулся, – ни к кому не обращаясь, сказал боец Федоров. – Стоял парень в карауле, мозги заклинило, вернулся в землянку и подорвал себя гранатой. Полковой военврач потом сказал, что это стресс.

Рукавом гимнастерки Николай Егорович вытер брызги крови с лица, пошел к портрету.

«Чертовщина какая-то. Монгол всегда чувствовал опасность, а тут сплоховал. Он что, не слышал чужого дыхания за спиной? Здесь совершенно пустой зал с прекрасной акустикой. Здесь каждый шаг по стенам гуляет, каждый шорох за версту слышен. Или портрет так заворожил его, что он позабыл обо всем на свете?»

Белая полоса на скале напомнила Лоскутову про ночь в ожидании схватки с Отцом волков. Ситуация более-менее прояснилась.

«Итак, Монгол подошел к портрету, увидел знакомые места и стал прикидывать, какое отношение может иметь Гитлер к Отцу волков. Пока он сопоставлял факты, Якушев подкрался и застрелил его. Вот ведь судьба! Сбылось предсказание шамана. Только не понять, кто же, в конце концов, Отец волков. Не Гитлер же. И уж точно, не Якушев».