Василь Быков - Повести о войне

Сдвинув не очень умело сделанную, наползавшую на глаза повязку, Светлана еще раз взглянула на передок «газика» с висящими, словно для забавы, колесами и увидела вблизи него большую круглую яму; увидела на траве ту пилотку, что недавно поблескивала начищенной звездочкой. Больше не о чем было спрашивать.

Сначала они бежали по дороге почти одни. Изредка проходила машина или проносилась группа всадников. Встречные люди иногда и не знали, что случилось там, на границе, и смотрели на Светлану и машинистку удивленно, а то и подозрительно. Внешний вид их действительно вызывал удивление. Голова Светланы была обмотана кремовой повязкой, словно чалмой, а на плечах у машинистки болталась только половина блузки. Помнилось девушке, что взяла она с собой косынку, когда выбегала из штаба, но косынка пропала, как пропал шофер, как пропал тот боец, что сидел рядом с шофером. Горячее июньское солнце жжет нестерпимо, красивые вьющиеся волосы могут выгореть. Но бог с ними, с волосами Только для того чтоб не ослабеть от солнцепека, девушка подняла из канавки порыжевший лист газеты, свернула его корабликом и надела на голову.

С наступлением сумерек появились грузовые машины, заполненные ранеными. Много шло машин, чуть ли не одна за другой. Бойцы в повязках, а некоторые и без повязок, видимо подобранные по дороге, сидели кто где мог: вдоль бортов, на бортах, стояли, прижавшись грудью к покатой крыше кабины. Тяжелораненые лежали на соломе — кто на животе, кто на боку, кто на спине.

Светлана, с согласия машинистки, начала «голосовать»: она тоже раненая, ее должны взять на машину. Но шоферы изо всей силы нажимали на газ. Они смотрели только на дорогу, следили через боковое стекло, чисто ли небо, нет ли в нем того страшного лиха, от которого вот эти люди в кузове остались, быть может, калеками.

Наконец один шофер затормозил машину перед поднятой маленькой рукой.

— Перевязывать умеете? — спросил он, высунув запыленный чуб в выбитое боковое окно.

— Умеем, — ответила Светлана.

Чубатый недоверчиво усмехнулся и, взглянув на машинистку, приказал:

— Садитесь! Только быстро: раз-два! Вот бинты!

Бойцы, сидевшие на бортах, зашевелились, каким-то чудом освободили местечко и помогли им влезть. Машина так рванула с места, что Светлану бросило на одного бойца, однако тот ничего не сказал, только улыбнулся, превозмогая боль, и осторожно отвел перевязанное плечо.

Кое-как примостившись, Светлана стала смотреть в ту сторону, где — она узнавала это по клубам дыма — должен находиться их военный городок. Может, он еще виден, может, удастся обнаружить хоть какие-нибудь приметы?

Нет, никаких примет уже не было. Густые клубы дыма, которые еще не так давно поднимались где-то возле городка и сливались с облаками, теперь, видимо, рассеялись или уже остались далеко позади и поэтому недостижимы для глаз. По всей дороге виднелись только машины и подводы…

Девочка стала присматриваться к своим соседям. Есть ли здесь кавалеристы? Кавалеристов она могла отличить всегда если не по синим петличкам, то по специфическому запаху. Ей почему-то казалось, что тут, в кузове, обязательно должен быть кто-нибудь из их полка. Если есть, она сразу узнает его.

Один боец лежал вдоль борта у самой кабины. Петлицы его гимнастерки были залиты кровью, — нельзя было различить, какого они цвета. Голова перевязана приблизительно в том же месте, как и у Светланы. Волосы густо чернели на темени.

— Его хорошо перевязали? — спросила девочка у машинистки и незаметно показала глазами на бойца.

— Плохо, — тихо ответила машинистка, — но на такой дороге трудно поправить.

— Тетя, — вскоре опять заговорила Светлана. В ее голосе слышались нотки горечи и искреннего доверия. — А у него такая же рана, как у меня, правда?

— Нет, что ты, — догадавшись, о чем думает девочка, быстро сказала машинистка. — У тебя совсем не такая, у тебя маленькая, просто царапинка. Твоя скоро заживет, и никакого следа не останется.

— А волосы? — несмело произнесла девочка.

— Все у тебя будет хорошо, все, — успокаивала машинистка. — Ты не думай. Потом вот что, Светочка, не зови меня тетей. Меня Зиной зовут.

Девочка замолчала, все еще не сводя печальных глаз с перевязанной головы бойца. Зина почувствовала неловкость: не сказала ли она Свете неправду? Рана у нее небольшая, но кто знает, как она будет заживать. Кожа над лбом содрана, возможно, и не будут расти волосы. Вероятно, девочка чувствует это и не верит ее словам. И, наверное, ей жаль этого бойца, что лежит у кабины, и еще больше жаль отца, — он остался там, в городке. Давно уже нет у Светланы матери, умерла, а теперь вот и с отцом неизвестно что будет…