Опять хлопнули и задребезжали окна. Я поднялся, чтобы их затворить. Огромная дымно-черная туча закрыла все небо. В воздухе неслись листья, пучки травы и маленькие ветки. Вдали протяжно громыхнуло.
Ветер дул с такой силой, что я не мог справиться с рамой и, чтобы затворить ее, выскочил наружу. Рядом со мной оказался Иванчук.
— Будь ласка. Позвольте мне, — сказал он, перехватывая у меня раму, и легко закрыл ее.
Я никак не предполагал в нем такой силы. В верхушках дрожащих деревьев свистело. Лес все больше наполнялся гулом. Тяжелые капли упали мне на голову, руки. А едва мы с Иванчуком вбежали обратно в домик, как секущие косые струи дождя по-пулеметному дробно ударили в его стены и крышу. Теперь шумело и гудело все вокруг.
Мы сгрудились у открытой двери так, чтобы нас не забрызгало. Дождь хлестал все сильнее и сильнее. Молодые деревья, трепеща и дрожа, выгибались на ветру. Небо часто освещалось невидимыми нам молниями, и тогда перед нами на мгновенья возникали клубящиеся вздыбленные тучи, а потом то дальше, то ближе рокотал и перекатывался гром. В гул дождя, в тревожный шелест листьев и завыванье ветра все явственнее вплетался новый звук — шум воды, текущий вниз по склонам балки.
— Добрая гроза, — сказал кто-то.
— Давно пора, а то такая сушь. Мыслимо ли?
— Помню, я мальчонкой был, нас с отцом на Каме гроза прихватила. Он рыбачить пошел, ну и я за ним увязался. Страху натерпелся. Мы лодку на берег вытащили. Перевернули и залегли. Оттащили-то лодку недалеко, а вода прибывает и прибывает. Ну, думаю, захлебнусь. Перевернули лодку, значит, обратно. Смотрю, прямо светопреставление. Молнии, как змеи. Гром. Кама кипит.
Председатель не успел закончить рассказ. Молния полоснула где-то совсем близко. Нестерпимо все осветилось синевато-лиловым светом, и тут же небо раскололось громовым ударом. Все инстинктивно отпрянули. Тьма стала еще гуще, дождь захлестал еще сильнее. С небольшого навеса над крыльцом до самой земли протянулась струящаяся стена. По склонам в балку с грозным шумом неслись водяные потоки.
— Не закрыть ли дверь? А то, чего доброго, молния прямо сюда угодит, — по фальцету я угадал Пташкина.
— Не угодит, — уверенно ответил баритон председателя. — Ветер-то с другой стороны. Вот не смыло бы нашу хибару. Ишь как ревет.
В темноте домика вспыхнул и заколебался оранжевый огонек зажигалки — кто-то закурил. Мне тоже захотелось курить. Закурили и другие.
Прошло еще минут сорок, и гроза пронеслась. Сверкало и гремело где-то вдали. Сверху еще капало, но тучи поредели, и в их разрывах сквозила размытая голубизна вечернего неба. В воздухе тянуло лесной свежестью. Дышалось легко, свободно.
Под потолком домика мигнула лампочка. Мигнула, погасла и опять зажглась, вначале слабо, вполнакала, а потом засветила в полный накал — заработал движок.
— Продолжим, товарищи. Надо сегодня все закруглить. Есть тут какая-нибудь маскировка? — спросил председатель у Кулагина.
— Есть.
Кулагин подошел к одному окну, другому, распахнул рамы, опустил покрашенные в черное бумажные шторы.
Не торопясь, все стали рассаживаться. Зазуммерил полевой телефон, стоявший на столе у дальнего окна. Кулагин снял трубку:
— Да… Что?.. Плохо слышу… Кто говорит? Двадцать второй говорит… Что?.. Не понимаю… Связь… Связь… Двадцать третьего дать?.. Что?.. Очень важно?.. — Кулагин повернулся ко мне, — тебя…
Я взял трубку:
— Двадцать третий на проводе…
После грозы слышимость была плохая, и до меня сквозь треск донеслось:
«Пе-ре-булся».
— Кто переобулся? Связь… Связь… Ничего не понимаю.
Теперь донеслось:
«Пе-ре-рнулся».
— Кто перевернулся? Что за связь, черт возьми! Телефонист, повторите.
— Какой-то Перебеев вернулся.
— Перебреев! — я чуть не задохнулся от радости. — Спросите, — прокричал я в трубку телефонисту, — один вернулся или с товарищами?!
В эту минуту треск уменьшился, и я услыхал голос Гудковского:
— Никонов и Петров там. Ну, куда мы их проводили.
— Что значит «там»? Живы или нет?
— Да. Они там, на той стороне. И с тем, с кем надо. Перебреев просит помочь перебросить их всех сюда…
— Ну…
— Я выделил троих. Уже отбыли туда.
— Немедленно свяжись с самоварщиками, — так для маскировки мы называли артиллеристов. — Пусть в случае чего прикроют их отход. Позвони к Шаламову и к соседу слева. Предупреди. Пусть тоже будут наготове… Бери мою эмку и дуй к Донцу. Сам проследи за переправой. Еще вот что. Немедленно доложи двадцать первому.
Читать дальше