Василь Быков - Стужа

Вот чертова жизнь, или война, или проклятая его судьба, когда именно туда, куда надо, где нашел бы приют и прибежище, именно туда и нельзя.

В том, что он теперь идет в нужном направлении, должной уверенности у него не было, казалось, идет не туда. И он остановился снова, огляделся. До слуха донесся какой-то неопределенный звук, заставивший его снова вслушаться. Кажется, однако, он не ошибся: ветер доносил тихий стук копыт — кто-то ехал по большаку и был уже близко. Азевич шагнул в сторону, под кустарник, присел, затаился. Тут, пожалуй, его не заметят, а уж он что-то увидит.

Дожидаться пришлось недолго, из темноты на дорогу выплыла тусклая неопределенная тень, потом стала различима лошадиная голова под дугой и повозка, нагруженная какой-то поклажей. Она быстро приближалась, и оттуда послышалось:

— Теточка, а волки нас не догонят?

Это был тихий ребячий голосок — мальчика или девочки, не понять. Азевич задержал дыхание и услышал, как хрипловато-спокойно отозвалась женщина:

— Ды якия волки, но-о...

— Волков дужа боюся...

— Волков не бойся теперь... Теперь людей надо бояться, детка.

Азевич вдруг сразу успокоился, он даже устыдился недавнего своего испуга и встал из-под зарослей. Повозка была уже рядом, он шагнул навстречу и негромко сказал:

— Постой, тетка!

Лошадь от неожиданности вскинула голову и замедлила шаг, принимая несколько в сторону от него, и Азевич ухватил ее за уздечку. В повозке, видно было, сидела женщина с вожжами, из-за ее спины выглядывали, кажется, двое ребятишек, но Азевич не успел их рассмотреть.

— Не бойтесь. Свои, — сказал он как можно спокойнее. — Куда едете?

— В Осипье, — тихо проговорила тетка.

— Почему ночью?

— Так подводу только под вечер дали. Днем дрова возили.

Осипье он знал, это была небольшая деревня под лесом, километрах в двадцати от местечка. Наверно, туда и ему было бы по дороге.

— Может, подвезете? А то... подбился, знаете.

Тетка не ответила, лишь неуверенно поежилась в своей теплой одежке с толсто повязанным на голове платком. Не дожидаясь ее согласия, Азевич взгромоздился на повозку сзади, опустив через боковину натруженные ноги.

— А вам далеко надо? — наконец спросила тетка.

— Мне недалеко. Вот немного подъехать.

Тетка шевельнула вожжами, и лошадь, поскрипывая упряжью, пошла по дороге. Азевич запоздало подумал: куда же это он? Подъехать — это неплохо, только — куда? Правда, уже то хорошо, что не в местечко, в другую сторону, а там будет видно.

— А вы это... Из полиции будете? Или партизан, может? — поинтересовалась тетка.

— Окруженец, — легко ответил Азевич.

— А, окруженец, — заметно повеселела тетка. — Домой, наверно, идете?

— Домой.

— А далеко вам — домой?

— Далеко, тетка, — сказал он.

— Вот как! Далеко... Ах, горюшко наше... Да ночью. Хотя теперь только ночью и можно. Днем, и правда, никак. Вот я и запозднилась... Но малые, как с ними...

Присмотревшись, Азевич разглядел ребятишек. Закутанные в тулуп, рядом сидели мальчик и девочка. Настороженные и, наверно, испуганные, они молчаливо уставились на него. Чтобы их успокоить, Азевич сказал:

— Не бойтесь! Дядя — хороший.

— А я не боюсь, — отозвался мальчик. — Это Лёдя боится. А я тебя не боюсь.

— Вот как! Смелый, однако.

— Смелый, ага, — серьезно подтвердил мальчишка.

Спереди к ним обернулась тетка:

— Малой он, говорит неведомо что. Какой там смелый...

— А вот смелый, — стоял на своем мальчишка.

— Молчи, Шурка!

Шурка, наверно, и еще хотел возразить, но рядом завозилась Лёдя.

— А вот и несмелый. Плакал, как папка лежал и с него кровь текла...

От этих ее слов все умолкли, смолчал и Шурка. Азевич насторожился, почуяв явную трагедию. Но трагедий он уже навидался столько, что еще одна, новая, не хотела вмещаться в его душе, и он ни о чем не спросил.

— Это же их родителей поубивали. Теперь вот везу сирот домой. Племянники мои, — сказала тетка, словно извиняясь.

— А у тетки собака есть! — горделиво сообщил Шурка. — Жулик называется.

— А, какая там собака! — сказала тетка. — Щенок.

Азевич попытался догадаться, что же произошло, но не смог и переспросил женщину:

— А за что их немцы убили?

— Если бы немцы! Свои, партизаны.

— Вот как! И за что?

— А ни за что, — помолчав, сказала тетка. — Что отец за немца вступился. Не давал немца застрелить. Так самих постреляли.

— Интересно, — вяло сказал Азевич, не испытывая, однако, большого интереса к этой, в общем, банальной истории. Он думал о том, где ему слезть с подводы, чтобы не въехать в какую-нибудь деревню с полицией. Тетка же, напротив, уже не могла сдержаться и рассказывала: