Владимир Першанин - Дорога

Проселок был no-прежнему пуст. Армия отходила южнее, по грейдеру. Оттуда изредка доносились приглушенные ухающие раскаты взрывов, треск пулеметных очередей. Часа через полтора их догнала полуторка, набитая снарядными ящиками. Свиридов попытался остановить машину, но шофер, не замедляя хода, вильнул в сторону и промчался мимо. Веня долго провожал глазами окутанный пылью задний борт полуторки с оторванной доской у левого крыла. По самую завязку снарядами нагрузился. И гонит, как бешеный. Видно, невеселые дела впереди творятся. Может, не надо туда им идти? Железная дорога наверняка не действует — станцию бомбили весь август, а машину кто сейчас даст? Но с другой стороны, есть хоть какой-то шанс довести их до места и снова изолировать. А довести надо обязательно. Не хватало еще, чтобы в тяжелое это время шлялась по тылам всякая шушера, вроде Бурого или Рогозина. Оружие сейчас нетрудно найти — в момент банду собьют!

— Чего стали? — пробурчал Чесноков.

— Чапай думать будет, — радостно объявил Гусев. — Мыслишь, начальник?

— Мыслю, — подтвердил Веня, мельком оглядев улыбающегося парня. — Ну, трогаем…

Когда из-за поворота проселка, отчаянно тарахтя, вывернулся мотоцикл, вся свиридовская команда лежала и сидела на опушке леса в тени пыльных придорожных берез. Водитель мотоцикла в пятнистой маскировочной куртке гнал, не снижая скорости, по обочине. Второй, сидевший в коляске, дремал, вяло раскачиваясь всем туловищем в такт подпрыгивающей на ухабах машине. Напористо и весело катили они. Вениамин поднял голову, механически отметил, что несется, наверное, разведка одной из отступающих частей, но что-то в приближающемся мотоцикле насторожило его, заставило подтянуть поближе ППШ и сделать предупреждающий жест Бельчику. В тот же момент он понял, что насторожило его. Полукруглый номер на крыле переднего колеса, непривычной формы каски, длинный ребристый ствол пулемета — все это было чужим.

— Немцы! — Бельчик замер с задранной вверх ногой — он перематывал портянку и, отшвырнув сапог, суетливо зашарил в траве, отыскивая винтовку. Водитель мотоцикла их пока не видел. Рогозин, съежившись, приник к земле. Гусев, широко загребая руками, выпятив зад, отползал в кусты. Свиридов перекатился на бок, лязгнув затвором, дослал патрон в патронник, но стрелять было неудобно — мешала трава. Он привстал на колено, прицелился.

Водитель среагировал мгновенно. Веня не слышал, что крикнул он напарнику, тормозя мотоцикл. Припав к пулемету, тот уже разворачивал ствол в их сторону. Его напарник заученным движением выхватил из-за спины автомат. Лежать бы всей свиридовской команде на дороге, срезанной одной хорошей очередью, если бы не его величество случай, который вынес на них вражеских разведчиков именно в тот момент, когда группа пряталась от солнца под березами.

Длинная очередь переломила водителя в поясе, повалила спиной на сиденье. Он, как кукла-неваляшка, тут же снова выпрямился и вяло сунулся лицом на руль. Гулко застучал, замигал прерывистыми вспышками МГ-34, установленный на коляске. Веня повел оружие вниз. Грохочущая яркая вспышка на мгновение поглотила обоих немцев — взорвался топливный бак. Облитый ручьями горящего бензина, мотоцикл вспыхнул, как спичка, выпустив грибовидное облако копоти. Водитель, отброшенный взрывом, тоже горел. Пулеметчик, отмахиваясь руками от языков пламени, выбрался из коляски. Рядом хлопнул выстрел. Немец шатнулся, пытаясь удержать равновесие, и свалился рядом с мотоциклом. Вениамин опустил голову. Хижняк перезарядил винтовку и снова прицелился. Бельчик лежал лицом вниз, выцветшая гимнастерка набухала на спине чем-то темно-красным, руки, как будто отдельно от тела, быстро-быстро хватали траву.

Рогозин подскочил к мотоциклу, потянул за ствол пулемет. В пламени что-то оглушительно затрещало, фейерверком брызнули искры. Человек отшатнулся, скакнул в сторону и, не удержав равновесия, шлепнулся боком на дорогу. Патроны рвались целыми пачками, потом шарахнуло так, что заложило уши — наверное, сдетонировали гранаты. Отброшенное взрывом колесо катилось по дороге и горело, Хижняк, прикрыв винтовкой голову, лежал в кювете. Минуты через две-три он поднялся, отряхнул пыль с колен. Рогозин, опасливо поглядывая на чадящие обломки, разочарованно протянул:

— Вот ведь жалость какая, сколько добра пропало. И пулемет и автомат…

Подошел Чесноков.

— Сержанта ранили, — сообщил он. — Прямо в грудь. Вот беда, скоро весь конвой перебьют.