Константин Симонов - Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина)

– Как вы проводили свою Ниночку? Как она, бедная девочка, поехала? Хорошие ли с ней люди? Вагон, наверное, грязный, да? Хорошо, что это лето, а не зима, верно? – не давая Лопатину возможности ответить, спрашивала Берта Борисовна, посадив его за стол и заваривая чай. – Я бы сто раз умерла, если бы у меня была дочь, а не сын. Почему вы так спокойно сидите? Я бы все время, пока она едет туда, каждую минуту вскакивала.

Она первая рассмеялась над собственными словами и была довольна, что Лопатин тоже рассмеялся.

– А зачем я спрашиваю. Хорошие ли люди поехали с вашей Ниночкой? А почему с ней должны ехать плохие люди? Я когда ехала сюда из эвакуации, со мною ехали все такие хорошие люди, особенно одна женщина, что я скучала по ней в Москве, пока она не пришла. А теперь она ходит к нам так часто, что Боря уже сердится!

– Молодая?

– По-моему, молодая, но он говорит, что нет. Мужчины почему-то всегда хотят, чтоб женщины были гораздо моложе, чем они сами. Вы не замечали этого?

– Замечал, – улыбнулся Лопатин, – но у меня это уже два раза плохо кончилось.

– А вы попробуйте в третий. Или вы уже не хотите? – Говоря все это, она налила чай Лопатину и наконец присела сама.

– А себе? – Лопатин кивнул на ее пустую чашку.

– Я буду ждать Борю. Меня немножко беспокоит, что он позвонил и сказал приготовить ему три пары чистых носков и погладить носовые платки, трусы и майку. Как будто все это лежит нестираное и неглаженое! Когда мы жили в эвакуации в Барнауле с Бориным папой, мы тоже беспокоились. Но вы знаете, это легче, когда вы беспокоитесь сразу двое и все время говорите друг другу: «Пожалуйста, не беспокойся!» Глупо так думать, но мне почему-то казалось, что вот я приехала сюда – и он уже больше никуда не поедет.

– Ничего не поделаешь, вам придется привыкнуть к его отъездам, – сказал Лопатин. – Его не любит отпускать редактор, потому что он нужен здесь, но думаю, что он еще несколько раз до конца войны поставит на своем и съездит на фронт. Не знаю, что бы я ответил, окажись на вашем месте моя покойная мать, но, наверно, в таких случаях лучше говорить правду.

– Если бы Боря узнал, что я заговорила об этом с вами, он бы очень рассердился на меня! Но я вас не боюсь, а его боюсь.

– Я тоже, – улыбнулся Лопатин.

Она рассмеялась и потрогала чайник, не остыла ли заварка. Что бы она ни делала и чтобы ни говорила, ею все равно владела мысль о сыне: через сколько минут он придет и что ей скажет про эти три пары носков, белье и платки, которые так срочно понадобились, что он звонил про них по телефону.

– Остывший чай он не любит, – сказала она. – Очень горячий тоже не любит…

– А вы и рады, что он капризничает?

– Что он немножко капризный, вы правы. Но он очень заботливый.

– Это я знаю по себе, – сказал Лопатин и увидел Гурского, стоявшего в дверях за спиной матери. Он был в военной форме, которую держал не дома, а в редакции и надевал, только когда ездил на фронт. Но на этот раз, неожиданно для Лопатина, привыкшего видеть его в гимнастерке без знаков различия, на плечах у него были полевые погоны с капитанскими звездочками.

– П-по-моему, вы меня хвалили? Можете п-продолжать.

– Хватит и того, что успел услышать, – сказал Лопатин. – Поздравляю с капитанским званием. Все-таки не выкрутился, забрил тебя редактор, дал четыре звездочки!

– Лучше бы он вст-тавил мне другие глаза, вместо моих минус п-пять! В последний раз в Рум-мынии, увидев меня без знаков различия, один наш бдительный подп-полковннк хотел захватить меня в п-плен. И ред-дактор, рассвирепев, обещал превратить меня в кап-питана. Результат п-перед вами.

– Чай будешь пить? – спросила мать у Гурского.

– Поскольку все остальное мы п-прикончили за обедом, придется пить чай. Став кап-питаном, я п-попытался под это дело выставить редактора на сто грамм коньяку, который, по моим сведениям, у него имеется, но он объяснил мне, что его коньяк д-достоит до моего возвращения.

Лопатин ожидал, что Берта Борисовна спросит сына, куда он собрался, но, она не спросила и стала наливать чай.

– Куда и на сколько едешь? – спросил вместо нее Лопатин.

– Пока п-предписание на неделю, место назначения – Ленинград, средство п-передвижения – довоенное: поезд «Красная стрела», отходящий, – Гурский взглянул на часы, – через пятьдесят две минуты. Известный тебе мастер фотоэт-тюдов на фронтовые темы, Виктор Брагин, находится внизу в «виллисе». Завезет меня на вокзал, а сам будет жать до Ленинграда своим ходом.