— С утра вышел из дому, до сих пор не возвращался. Когда еще вернется — не знаю! Ах, как будто предчувствовало его сердце, не раз он говорил мне: «Смотри, не грусти, если случится мне на войну пойти!»… А как не грустить — ведь единственный он у меня!.. Ох, не выдержит его отец такого горя, не выдержит!
Пока Шогакат переговаривалась с соседкой, Ара спешно прибрал палитру, кисти, краски; он кинул тоскливый взгляд на незаконченное полотно: в эту минуту ему показалось, что не скоро ему можно будет вновь подойти к мольберту и взять кисть в руки.
Цовинар невольным движением схватила Ара за руку и молча заглянула ему в глаза.
Вместе с сыном и внучкой Шогакат-майрик поспешила к Вртанесу. Она уже не думала о семейном обеде, ей хотелось поскорее увидеть старшего сына.
Они проходили по улицам города, и Шогакат-майрик задавала вопросы всем встречным, чувствуя потребность говорить с людьми, слышать их голос:
— Правда это, да?
— Да, правда, майрик.
Никто не переспрашивал, о чем хотела узнать эта встревоженная женщина, — все и так понимали ее.
Когда они добрались до квартиры Вртанеса, открывшая им двери Седа молча обняла и крепко поцеловала Ара. Шогакат-майрик невольно прослезилась. Вртанес стоял спиной к ним и говорил с кем-то по телефону.
Шогакат-майрик напрягла слух, чтобы понять из отрывочных слов сына, о чем идет речь. Ей показалось, что он говорит о вещах, не имеющих никакого отношения к войне. Вртанес кончил говорить по телефону, обернулся к матери и брату. Он был задумчив, но спокоен. Он поцеловал мать, обнял Ара за плечи, затем сел за свой письменный стол, взял ручку и склонил голову.
Шогакат-майрик не раз бывало расспрашивала Вртанеса, что он пишет. Тот обычно отделывался неопределенным ответом, но через несколько дней сам предлагал матери прочесть отрывки из написанного, так что Шогакат-майрик порою приходилось быть первым читателем и первым критиком его произведений. И сейчас Шогакат-майрик захотелось узнать, что пишет Вртанес. И она нетерпеливо спросила, не обращая внимания на то, что сын уже начал писать:
— Весь мир перевернулся, Вртанес!.. Скажи, что ты пишешь?
— Пишу о том, что враг будет побежден! — не поднимая головы и продолжая писать, ответил Вртанес.
Уверенный голос сына поразил ее. Она повернулась к Ара, который задумчиво перебирал книги Цовинар. Смотрела на него Шогакат-майрик, и старая, тайная забота вновь сжимала ей сердце. Она словно только сейчас вспомнила, что ее всегда точила мысль о том недостатке Ара, который мог иметь роковое значение в его жизни. Прошло несколько минут, и Вртанес кончил писать. Перед ним была даже не полностью написанная страничка. Он перечел ее и, вложив в конверт, обратился к брату:
— Ара, отнеси, пожалуйста, этот конверт в редакцию «Советакан Айастана» [7] Газета «Советская Армения».
: сегодня будет выпущен специальный номер газеты.
Ара взял конверт и тотчас вышел.
Вртанес сел рядом с матерью и с минуту молча смотрел на ее морщинистое лицо. Он смотрел на лицо матери, думая о том, что и здесь, дома, и там, на просторах необъятной родины, идет война, война во имя счастья и покоя матерей, война с паникой и растерянностью, война, богатая подвигами самоотверженности и твердости духа. Вот эти сморщенные, узловатые руки, — с какой любовью они работали для своих детей, ласкали их, и сколько сыновей будут с надеждой и верой ждать того заветного дня, когда материнские руки вновь обнимут их! И Вртанес почувствовал, что в эту минуту ему страстно хочется лишь одного: чтобы его мать нашла в себе достаточно силы и мужественно приняла участие в этой страшной для матерей войне.
Цовинар подошла, села, тесно прижавшись к отцу, и вполголоса пожаловалась, что Давидик подрался во дворе с мальчишками и не хочет идти домой, боясь гнева отца. Погруженный в свои мысли, Вртанес рассеянно слушал дочь. Цовинар внимательно посмотрела на бабушку, перевела взгляд на отца и серьезно спросила:
— Папа, я и Давидик — мамины дети, а ты — бабушкин ребенок, правда?
Вртанес стряхнул с себя задумчивость и улыбнулся:
— Совершенно правильно: я — бабушкин ребенок, а она — моя мама… — И Вртанес, прижимая голову дочки к груди, с любовью взглянул на мать.
Какое счастье, что есть на свете человек, который может назвать его своим ребенком! И как трогательно, что это слово — «ребенок» — все еще звучит в устах Шогакат-майрик, хотя последнему ее «ребенку» уже идет двадцать первый год!
Читать дальше