Амаяк Сирас - Арарат

Сильный удар по спине заставил Тартаренца пошатнуться. Кто-то крепко схватил его за шиворот и рывком повернул к себе.

— Да это я, товарищ Габриэл…

— Какой я тебе товарищ! А ну, шагай!..

— Так я же объясню…

— Шагай, говорят тебе! Объяснения будешь давать командованию!

Габриэл привел Тартаренца к минометным площадкам. Вахрам уже доставил воду для товарищей. Одного взгляда было достаточно, чтобы он понял все.

— Ах ты, ишачий сын, значит, вот почему ты о моих порезанных пальцах беспокоился?! — крикнул он, подбегая к Тартаренцу. — Ах, дали бы мне этой порезанной рукой шею твою перерезать!

Лалазар презрительно щелкнул пальцем по голове Тартаренца.

— Да разве это голова? Это же прогнившая тыква! Дали бы мне выдолбить ее, сделать из нее черепок для отбросов! Теперь-то я понимаю, какую он мне удочку закидывал!..

Габриэл с трудом успокоил бойцов и под усиленным конвоем доставил Тартаренца к Гарсевану Даниэляну. Ошеломленный и возмущенный Гарсеван сам отвел арестованного к Остужко.

— Нашу честь запятнал, собака!

Остужко проявил больше хладнокровия: он допросил Тартаренца и, молча хмурясь, взял трубку телефона.

…Выслушав Остужко, Асканаз Араратян несколько раз прошелся по своему блиндажу. Враг просчитался — никто не поддался на его провокацию, кроме этой гадины. Но и один этот случай накладывал пятно на всю воинскую часть!

В тот же день, на рассвете, военный трибунал судил Тартаренца и вынес решение: расстрел перед строем.

…К пяти часам следующего дня, после того как дивизия успешно отразила все атаки фашистов и заняла более удобные позиции, бойцы роты Гарсевана Даниэляна выстроились неподалеку от штаба. Здесь были среди других Гарсеван, Саруханян, Габриэл, Ара, Унан, раненый Абдул, Лалазар, Вахрам. Бойцы выстроились наподобие большой буквы пе, в открытые ворота которой ввели под конвоем Тартаренца.

Лица бойцов выражали нескрываемый гнев. Особенно оскорбленными чувствовали себя Гарсеван и Саруханян: ведь этот презренный изменник оскорбил их самые заветные чувства, осквернил присягу, данную перед лицом народа, бросил пятно бесчестия на своих товарищей, жену, маленького сына!

— Подумаешь, за человека еще считают, приговор ему выносят, когда нужно было укокошить на месте, как собаку паршивую!.. — гневно шептал Вахрам.

Гарсеван выступил вперед и громко прочел зловещие строки приговора:

— «…за измену Советской Родине, за нарушение воинской присяги, за гнусный обман товарищей по оружию и командования…»

Тартаренц стоял понурившись, уставив в землю бессмысленный взгляд.

Гарсеван закончил чтение приговора.

— Снимай обмундирование! — громко приказал Саруханян.

Через несколько минут приговор над изменником родины был приведен в исполнение.

На обратном пути Саруханян сказал шагавшему рядом с ним Гарсевану:

— Нет, ты мне скажи, как мы об этом сообщим Ашхен? — и он скрипнул зубами.

— Ашхен обладает такой стойкостью, что мы можем к должны написать ей всю правду. Приходи, подумаем, обсудим вместе, как написать.

В это самое время Нина зашла к Асканазу — передать ему поручение. Лицо командира дивизии было так сурово, что Нина едва осмелилась спросить вполголоса:

— К расстрелу присудили мужа Ашхен?

— Нет, не мужа Ашхен — к расстрелу приговорили изменника родины.

Усадив рядом с собою внуков, Шогакат-майрик слушала Седу, которая читала ей только что полученное от Вртанеса письмо.

— «Дорогая мама, любимая Седа, бесценные мои детки Цовинар и Давид, много-много раз обнимаю вас и целую.

Сегодня для меня был необычный день — я в первый раз побывал на линии огня и увидел сражение воочию. Огонь, огонь кругом… Окопы и в них за брустверами или в земляных нишах — бойцы. Меня познакомили с Арсеном из Хндзореска, о котором мне много рассказывали в штабе. Он все наставлял меня: ходите, мол, пригнувшись, а сам-то ходит с высоко закинутой головой. Он стреляет стоя перед щелью, затем поворачивается и громко говорит: «Подкиньте патронов, ребята». Согнувшись, подбегает боец, передает ему патроны. Смотрю я на бойца — в такой момент выражение лица очень трудно описать. Радостно оно или печально, задумчиво или гневно, выражает ли хладнокровие или воодушевление? Невозможно определить одним коротким словом. Лишь одно можно сказать твердо: это лицо победителя! Дорогие мои, мужайтесь! Уже наблюдаются все признаки того, что скоро, очень скоро сбудется то, о чем мечтаем мы все!