Амаяк Сирас - Арарат

Сновавшие по склону высоты санитары в первую очередь укладывали на носилки и доставляли в санчасть тяжело раненных. Унан чувствовал, что силы его убывают. Кровь из бока и плеча текла не переставая.

Мимо раненых, пригнувшись к земле или ползком, пробирались на передовую линию подносчики боеприпасов.

— Что это, товарищ Унан, вас ранило?

Унан обернулся: говорил Тартаренц.

— Да, но это неважно! Побыстрее доставьте Абдулу и ребятам патроны.

— Так нужно ж вам помочь, вы ведь истекаете кровью!..

— Делайте то, что приказано. Ну, бегом!

Скрипнув зубами, Тартаренц прошел немного вперед, согнувшись чуть не вдвое под тяжестью патронов. Всюду перед глазами — раненые и убитые… Но ведь то же может случиться и с ним!

Тартаренц съежился. Еще несколько десятков шагов — и он будет уже на передовой линии. До сих пор ему удавалось ускользать от обязанности подносить патроны на передний край. Но теперь он не видел выхода. Тартаренц оглянулся назад. Унан медленно брел, направляясь в тыл. Тартаренц решительно повернулся. Неподалеку разорвалась мина. Тартаренца заволокло пылью, он упал; Когда пыль рассеялась, он поискал взглядом и заметал на земле торчащий осколок. Тартаренц взмахнул рукой — из разорванной ладони потекла кровь. Он глубоко вздохнул: «Наконец-то и у меня есть рана…» — и через несколько минут нагнал Унана. Заметив возвращавшегося с передовой линии подносчика, Тартаренц сердито крикнул ему:

— Эй, ты, беги сюда, что ты ползешь, как черепаха!

Унан обернулся и что-то проговорил, увидя Тартаренца.

— Не слышишь? Как тебя там, Мкртыч, что ли? — повысил голос Тартаренц. — Бери патроны, видишь, я… ранен… кровью истекаю… Доставь поскорее нашим товарищам. Эх, если б не эта рана!..

Боец схватил патроны и диски и побежал обратно к высоте. Тартаренц уже смело подошел к Унану.

— Вот видите, совсем ослабели, товарищ Унан! Разрешите мне помочь вам, передайте мне автомат. Рана у меня не такая уж тяжелая. Немного проползем, а там можно подняться — впадина в почве…

— Не надо мне никакой помощи! — резко ответил Унан. — Ни разу я тебя не видел на передовой линии, что это у тебя случилось?..

— Вот и оказывай добро после этого… — пробормотал Тартаренц. «Но уходить от него не стоит…», — подумал он.

— Столько патронов и дисков подбросили туда, хватит до самого вечера. Пусть только перевяжут рану, — если буду в силах, никто меня в санчасти не удержит, уйду на передовую! Но вас оставить я не могу! Где это слыхано, чтоб не помочь товарищу в беде?

— Эх ты! — вспылил Унан. — Думаешь, не понимаю, что ты трясешься от страха? Оставь меня в покое! Вон Марфуша недалеко: освободится — и подойдет ко мне.

— Что хотите говорите, товарищ Унан, я не оставлю вас в таком положении. Оставить раненого, не оказав ему помощи, — это бесчеловечно!

— А оставить сражающихся товарищей без боеприпасов — это человечно? Да ты погляди, погляди, — вон новые фашисты идут в бой, отразить же их надо!..

— Ну и что ж, пусть себе идут, найдется, кому их отразить! Уж если тебя ранило, веди себя как раненый!.. — невозмутимо отозвался Тартаренц.

Пока он пререкался с Унаном, почти рядом разорвалась новая мина. Взметнулась земля, и рыхлый пласт накрыл обоих. Тартаренц встряхнулся и, показывая на руку, так же залитую кровью, как и у Унана, с упреком проговорил:

— Ну вот, меня опять ранило! Теперь неизвестно, выживу или нет! О-ох! — и он тяжело застонал.

Но Унану было не до разговоров: удар земляной глыбы ошеломил его, он лишь смутно слышал Тартаренца, передвигаться он уже не мог и позволил Тартаренцу отвести себя в санчасть.

Заргаров долгое время не мог забыть оскорбления, нанесенного ему Ашхен. При воспоминании о пощечинах лицо у него начинало гореть. В бессильном возмущении он несколько раз подходил к госпиталю в надежде встретить Ашхен и поговорить с ней. Но Ашхен упорно избегала его, Заргаров нигде и никому из знакомых и словом не обмолвился о том, как оскорбительно отнеслась к нему Ашхен. Хотя после знакомства с ней он по-прежнему был приветлив с Еленой, но та видела, что Заргаров уже не так настойчиво стремится к встречам с нею. Они работали в одном учреждении, и при встречах с ней Заргаров принимал страшно озабоченный вид и притворялся занятым. Елена ничем не выдавала, что ее задевает невнимание Заргарова.

От Зохраба по-прежнему не было никаких вестей, но тревога Елены значительно уменьшилась после того, как она начала регулярно получать от Асканаза дружеские письма, не говоря уже о том, что деверь сопровождал их довольно значительными денежными переводами.