Василь Быков - Полюби меня, солдатик...

Нигде поблизости не было заметно никакого движения — ни на окраине городка, ни на дороге. Пехота тоже притихла, даже не вела обычного разрозненного огня на передовой. Однако, несмотря на обманчивую тишину, я чувствовал, что долго мы тут не усидим, не сегодня завтра перейдем в наступление. Особенно если с той стороны немцев поджимают американцы.

Солдаты по одному повылезали из ровика на тесную площадку огневой позиции, расселись на станинах, снарядных ящиках. Командир орудия Медведев отошел на минуту под недалекий забор лесопилки, а когда вернулся, я негромко сказал, чтобы другие не услышали:

— Схожу туда...

— Возьмите кого. А то...

Ну, разумеется, а то. Окинув взглядом моих солдат, я поймал улыбчивый взгляд Кононка.

— Пошли!

Тот согласно подхватил на плечо автомат, и мы скорым шагом направились к коттеджу. Калитка оказалась запертой, перелезая через ограду, я чувствовал неловкость, не то что прежде. Зато не пришлось стучать в дверь — та сразу отворилась, едва мы приблизились к ней. На пороге стояла моя землячка.

— Ну, как вы тут? Живы?

— Ой, страху натерпелись! Заходите, пожалуйста, — видно, еще не отойдя от пережитого, с дрожью в голосе сказала девушка.

— Ничего, недолго осталось. С запада идут американцы, — сказал я.

— Правда? А мы ничего не знаем...

Кононок остался во дворе, а я вошел в вестибюль, осторожно прошелся по его черно-белым плиткам. Девушка услужливо придвинула легонький гнутый стульчик.

— Садитесь.

Я не садился, медлил. Может, и не стоило здесь задерживаться, но мне хотелось познакомиться с моей землячкой.

— Как тебя зовут? — начал я с самого простого.

— Меня — Франя. А вас?

— Дмитрий Борейко, — неожиданно смутившись, отрекомендовался я. — Родом из Бешенковичей. А ты откуда?

— Тоже из Белоруссии, — несколько неопределенно ответила Франя, будто прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Но снаружи не слышно было ничего особенного, лишь за рамами высоких окон шуршала листва на ветру. Уточнять свое происхождение она не стала, переведя разговор на другое. — Вот угостить вас нечем. Разве горбаткой?

— Горбаткой — это хорошо! — почти обрадовался я, услышав знакомое с детства слово. Мама, сельская учительница, всегда говорила «горбатка», тогда как отец настойчиво произносил по-своему — «чай».

— Посидите, я скоро, — сказала Франя и бесшумно выскользнула из вестибюля в своих мягких тапочках.

Оставшись один, я с опаской подумал: как бы чего не случилось. Все-таки рядом немцы, и неизвестно, кто хозяин этого коттеджа. Правда, я полагался на Франю, но кто знает? Размышляя, я подошел к шкафу, набитому рядами толстенных, в черных обложках книг с золотыми тиснениями на корешках, попытался прочитать их названия, но готический шрифт мне плохо давался в школе. Рядом на стене висела тусклая картина в громоздкой, почерневшей от времени раме. Да и все тут, включая мебель, было старинное, со следами стершейся позолоты — не иначе как прошлого столетия.

Франя, однако, задерживалась, и я подумал: не уйти ли мне к себе на огневую? За войну я сознательно отвык от закрытых помещений, тяготивших меня, хотелось на свободу, которую давали лишь полевые пространства. Но что-то удерживало меня в этом вестибюле, и я дождался. В двери появилась наконец Франя с белым фарфоровым блюдом в руках. На нем были две чашки чая и еще что-то. Я сел за столик.

— Сахара нету, — пожаловалась девушка. — А можно, я позову хозяев?

— Хозяев? Ну, позови...

Вообще-то хозяева не входили в мои намерения, видеть их мне совсем не хотелось. Но если она просит... Тем временем в помещение как-то медленно, словно нерешительно, вошел высокий старик в темной пижаме, которая будто на вешалке висела на его костлявых плечах. Так же, как и брюки с нелепыми, словно генеральскими лампасами, неопределенного блеклого цвета. Был он совершенно лыс, но с удивительно волосатыми бровями, под которыми глубоко сидели темные внимательные глаза.

— Их груссен, гер официр, — старческим голосом приветствовал он, слегка наклонив голову.

— Здравия желаю, — сдержанно ответил я.

Вслед за стариком в дверях показалась маленькая старушка с совершенно белой, словно одуванчик, головой. Оба безмолвно остановились у входа. Сидя возле столика, я ощутил неловкость моего положения. Однако вставать не стал.

— Каине нацисты? — не очень дружелюбно спросил я.

— Каине, каине, — разом ответили хозяева.

— Они не нацисты, — подтвердила Франя. — Доктор Шарф — профессор биологии.