Над горной долиной светало; прояснилось небо, на его восточной окраине тусклыми зубцами вершин обозначились горы. Ближняя гора за коттеджем все еще представляла собой сплошной черный массив — и скала, и деревья под ней. Лишь серый кубик коттеджа светлым пятном выделялся на мрачном фоне. Сколько я ни вглядывался туда, пытаясь рассмотреть маленькую фигурку у входа, ничего увидеть не мог. Еще бы полчаса постоять тут... Но долго стоять нам не дали.
Бестолковая суматоха воцарилась на дороге: одни машины подъезжали, останавливались, другие, обойдя их, бешено мчались дальше. Старшие офицеры подгоняли — скорее, скорее! Комбат накричал на меня за опоздание, хотя и после того, как я прибыл с двумя орудиями, батарея еще несколько минут стояла на месте. Чего-то ждала. Крики же и понукания комбата были для меня делом привычным, обижаться на них не следовало. Обида и сожаления донимали меня из-за другого, и это другое оставалось позади. Как будто что-то предчувствовала моя душа, да не могла четко представить. Лишь ныла внутренней, неотчетливой болью.
Какое-то время полк суетно и поспешно вытягивался в походную колонну. Мимо «Студебеккеров» с орудиями на прицепе промчался «Виллис» командира бригады, который что-то прокричал из машины, но я не понял, что именно. Мое внимание в это время отвлек комбат, в утренней сутеми стоявший впереди на дороге. Возле него откуда-то появилась знакомая кругленькая фигура всегда оживленного полковника-смершевца. Трофейного «Хорха» его начальника, однако, не было видно. Офицеры о чем-то недолго поговорили, хотя, кажется, больше говорил смершевец, комбат с озабоченным видом слушал. Затем оба враз обернулись назад, будто высматривая кого-то в колонне, подумалось — не меня ли? Но, может, мне лишь показалось, разговаривая, офицеры продолжали стоять на месте. Затем смершевец расстегнул планшетку, обычно висевшую у него сбоку, что-то коротко пометил в ней, туда же заглянул и комбат. «Что он записывал там, что копал этот неугомонный истребитель шпионов?» — раздраженно подумал я. Мы были истребителями танков, а он — истребителем шпионов. Интересно, однако, поймал ли он за войну хотя бы одного шпиона? Настоящего, не вымышленного, вроде нашего безобидного болтуна Лежневского. Я подумал, что надо подойти к комбату, спросить, зачем приходил смершевец. Но не успел. Подали команду: «По местам!» — и офицеры поспешили к машинам.
Наконец как-то неуверенно, с остановками двинулись разбитой улицей городка в сторону недалекой передовой. Пока я высматривал смершевца, в кабину моего «студера» влез пассажир — наш полковой пропагандист с такой мудреной фамилией, что я не мог запомнить ее. Я вынужден был взобраться на плоское крыло возле фары — так не однажды ездил на передовой. В теплое время тут было не хуже, чем в кабине, да и сподручнее при внезапном обстреле соскочить наземь. Надлежало только держаться. Перед тем как двинуться, никто из командиров не сказал ни слова, но если поехали открыто, значит, немцы не сопротивлялись, подумал я. Они исчезли. За полуразрушенными домами окраины переехали линию окопов нашей пехоты, которой там уже не было, затем и немецкую линию. Немецкие окопы представляли живописную картину поспешного отступления — на брустверах и возле траншей валялось множество военного имущества: термосы, оружие, ящики боеприпасов; возле самой дороги стоял на сошках изготовленный к бою пулемет, снаряженная лента свисала из него на дно окопа. Но солдат нигде не было видно — ни живых, ни убитых. По всей видимости, расстреляв вчера боекомплект, они подались на запад. На встречу с американцами. Встречаться с нами они не хотели.
Уже совсем рассвело, хотя солнце из-за гор не показывалось и в горной долине лежала прохладная тень. Мы небыстро ехали по асфальтовому шоссе на запад, миновали первый, не тронутый войной городок. Его главная улица временами пестрела черно-белыми фасадами в средневековом стиле фахверка. Кое-где из-за громоздких черепичных крыш и старых, с узловатыми сучьями деревьев выглядывали острые купола храмов. Людей было мало, но всюду из окон и с балконов свисали белые простыни — знаки капитуляции. Потом стали появляться и люди — старики, дети, женщины; из открытых окон они махали нам и улыбались, а некоторые, видно было, плакали. От радости, конечно. Австрия — не Германия, она также немало натерпелась под немецкой оккупацией, и ее люди сдержанно радовались освобождению. Солдаты из кузовов махали в ответ, выкрикивали самое теперь популярное «Гитлер капут» и еще что-то смешное и даже скабрезное. Всем было весело, хотелось дурачиться — войне же конец!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу
В повести есть предпосылки для такого предположения.