Дмитрий Власов - Там, за передним краем

То ли от пристального взгляда, то ли от прямого вопроса смутился Вадим, опустил голову, сказал тихо:

— Я думал, и не один раз. Только молод я, наверное. И не во всем еще разбираюсь хорошо.

Тимофей Егорович еле заметно улыбнулся.

— В главном, по-моему, вы неплохо разбираетесь, понимаете, что ради счастья Родины нельзя жалеть ни крови, ни самой жизни. А насчет молодости… Я, например, вступил в партию, когда мне, как и вам сейчас, едва исполнилось восемнадцать. Как раз коллективизация шла. Первого председателя нашего колхоза кулаки убили, и я вместо него стал. Тоже думал: молод, куда мне в партию. А вспомню иной раз прожитое, и радостно становится на душе. Подумайте сами, разве это не счастье — принадлежать к самому великому объединению единомышленников-ленинцев! Я вовсе не собираюсь проводить с вами урок политграмоты. Тем более, что вы уже знакомы с героической историей нашей партии, — знакомы, надеюсь, настолько, чтобы четко представлять себе, что это за организация такая — ленинская партия, какие обязанности возлагает она на тех, кто в ней состоит. Именно обязанности, ибо привилегий она никаких не дает. Впрочем, поправлюсь. Есть одна привилегия: быть первым там, где труднее всего. Первым подняться в бою, первым шагнуть в огонь. А это не так просто, когда вокруг все горит, рвет и стонет. Все лежат, вжавшись в земельку родимую. Но есть приказ и кому-то надо первому подняться. Кому? Конечно, коммунисту. Это его право, его привилегия — личным примером поднять всех, увлечь за собой. Так коммунисты и делают. Не потому ли так много хранится в политотделе окровавленных, пробитых пулями и осколками партийных билетов…

У Вадима перед глазами в этот момент встала картина. Тесная землянка. Отшатнувшиеся в ужасе солдаты. А один, Петр Федорович Комаров, собственным телом накрывает гранату, взрыва которой уже не предотвратить. Ради жизни других… Потому что он коммунист.

— Скажу откровенно, — продолжал Тимофей Егорович, — в обороне было легче. Хоть и доставалось саперам, разведчикам, твоим снайперам, но это не идет ни в какое сравнение с наступательными боями. Тут мы знали все. А там? Где и что приготовил противник? Какой «сюрприз» ожидает нас на пятом, двадцатом километре? Нам придется форсировать несколько рек, причем глубоких, полноводных. А это ой как трудно! Естественно, будут жертвы. Много жертв. Без этого не обойтись. И очень важно иметь в этот период в своих рядах как можно больше таких людей, которые бы сплачивали коллективы, делали их монолитными, боеспособными. Такими вот людьми и являются коммунисты. Воины наши хорошо это понимают, и потому сейчас заметно возросло количество заявлений с просьбой принять в партию. Солдаты, сержанты и офицеры хотят идти в бой коммунистами.

Майор умолк. Смотрит на Лаврова. Как он? Понял суть разговора?

А у сержанта в душе полный переворот. Ведь с ним беседовали как с опытным, бывалым солдатом. Ему предложили такое, о чем он даже наедине с собой пока не мог мечтать. И оттого, наверное, чувствовал себя легко, приподнято. Сердце радостно и в то же время тревожно замирало. «А справлюсь ли? Не сыграю ли труса, как на первой охоте?»

— Решение принимайте сами, — прервал молчание замполит. — Но я уже сейчас хочу дать вам поручение, считайте его партийным. Побеседуйте сегодня с девушками об особенностях действий снайпера в наступательною бою. О тех местах, которые будем освобождать. Мне уже доложили, что девушка-латышка…

— Рита Кулдзиня, — подсказал Лавров.

— Вот, вот… рассказывала о Риге. Молодец, это она правильно сделала. Мы такие беседы сейчас во всех ротах проводим. Пусть она еще расскажет о Латвии, в частности, о Рижском взморье. Это очень нужно. Думаю, что и другие девушки не будут молчать. Поведите разговор о родных краях. Такие воспоминания перед боем душу солдатскую греют, силу ему дают, как земля Антею. И ненависть оттачивают острее к тем, кто посягнул на это родное, самое прекрасное, кто сеет смерть, разрушения. Без этих чувств победу одержать невозможно.

Неподалеку громыхнул сильный взрыв. Дрогнула землянка, в нескольких местах через бревна наката тоненькими струйками потек песок. Еще один снаряд разорвался, но уже дальше.

— Психует оккупант, — спокойно прокомментировал майор. — Из тяжелого орудия на авось по тылам бьет. Это не страшно. — Задумался. — О чем же я еще хотел вас спросить? Да, вспомнил. Вы кому-нибудь из девушек письма домой писали? Я имею в виду девушек-снайперов. Родителям их, в школу, на завод…