Сергей Сержпинский - Снайпер-инструктор

Мне надо было идти смотреть мишени, поэтому сержанту Салову я поручил позаниматься с Морбидадзе. Велел ещё раз объяснить, как определять расстояние до цели. Не мог я предположить, что эти двое раздерутся. Пока я ходил к мишеням, за спиной послышалась возня, крики и ругань. Пришлось бежать обратно. Вокруг драки сразу же собралась толпа зрителей, и я с трудом их растолкал. Добравшись до эпицентра, я увидел лежавшего в нокауте Салова, а Морбидадзе с красным от злости лицом, ругался по-грузински. Несколько бойцов повисли у него на руках, удерживая от дальнейших действий.

– В чём дело? – спросил я у грузина.

– Я не виноват. Это он мою маму ругал, – опустив голову, проговорил тот. Наклонившись к лежащему сержанту, я увидел, как он открывает глаза. Его тут же подняли на ноги, а виновника драки удерживать перестали, так как он успокоился, и стоял в растерянности.

Драка происходила быстро, возможно, солдаты из других взводов ничего не заметили. Я решил замять этот инцидент. Пришлось объяснять грузину, что русский мат иногда служит лишь для связки слов, и без всякого смысла. Морбидадзе сказал, что у них на селе за такие слова, о матери, убили бы. С этого момента при Морбидадзе, никто не ругался матом.

В конце концов, солдаты помирились и пожали друг другу руки, но у них на лицах остались ссадины.

Вечером, Приладышев уже знал о случившейся драке, и ругал меня за то, что я ему не доложил.

– Необходимо Морбидадзе наказать, – говорил он, – пошли его на кухню, пусть там поработает денёк. Нельзя оставлять это безнаказанным.

Выполняя приказ, я направился во взвод, расквартированный в двух соседних со штабом домах. Снайпера были удивлены, каким образом мог узнать о драке командир полка, если с полигона никто не уходил. Все там находились до вечера. Это их озадачило.

Ночевать я остался в доме вместе с взводом, чтобы лучше познакомиться с новичками и с бывалыми снайперами. С первых дней пребывания на фронте, я усвоил, что здесь солдаты и командиры в своих взаимоотношениях не стеснены уставными требованиями, держатся между собой не принуждённо, по-товарищески. Иных отношений здесь и быть не могло, люди, идущие на смертельно опасные дела, остро ощущают малейшую фальшь и показуху, не прощают лож и трусость.

Чтобы не мешать хозяевам домов, мы вышли на улицу, развели костры и в котелках грели кипяток. Ребята не умело играли на трофейных губных гармошках, звуки которых навевали грусть, потому что были похожи на звуки русской гармони. Я вспомнил, как в колхозе, где перед отправкой в армию я теребил лён. Там молодёжь по вечерам собиралась на улице деревни вокруг гармониста. Эти воспоминания мне казались далёкими из какой-то иной жизни.

Перед отправкой нашей дивизии на передовую, мне принесли сразу два письма из дома. Одно письмо было написано раньше, другое на неделю позже. Мама спешила сообщить, что получила письмо от Володи Смирнова. Он воевал рядом со мной, на третьем белорусском фронте, вот только не написал, в какой части. Адрес полевой почты мама прислала. По этому адресу письмо я Володе отослал, но ответа не получал. Может быть, полевая почта не сработала. Пытался я искать брата в своей дивизии, но Смирновых оказалось больше, чем Ивановых. Легче искать иголку в сене.

Ещё мама писала, что Маруся поступила учиться заочно в Даниловское педагогическое училище, которое мама тоже закончила, когда была ещё не замужем. Работала Маруся по-прежнему в школе пионервожатой. Про Сашу с Вовой мама сообщила, что в школе они учатся хорошо, но постоянно хотят есть, с продуктами проблема. То, что дают по продовольственной карточке, не хватает. Приходится ходить по деревням выменивать на вещи картошку. Вещей подходящих в доме не осталось. Эти новости меня очень расстроили, настроение испортилось, ведь я ничем не мог помочь самым близким мне людям.

С таким мрачным настроением я ехал, вместе со своими ребятами из снайперского взвода, в грузовой автомашине, покрытой брезентом. Настроение портилось ещё из-за погоды, дождь зарядил надолго, по-осеннему.

Сначала нас везли по хорошей, шоссейной дороге, а затем колонна свернула на просёлочную дорогу. Временами машины шли по ступицу в воде, по глубоким лужам. Брезент намок, стоило к нему прикоснуться, как вода в месте прикосновения текла ручейком. Двигались медленно, в течение нескольких дней. Часто машины застревали, и солдаты дружно их толкали. Но, несмотря на неблагоприятную погоду, поездка скрашивалась красотой природы, мимо которой проезжали. В Литве росло много прекрасных лесов, в большинстве сосновых. Здесь были озёра и реки, хорошие места для охоты и рыбалки. Но, конечно, всей Литвы мы не видели. Там, куда мы ехали, тяжело громыхало – это вели огневую дуэль советские и немецкие батареи. Снайпера заметно волновались, среди них было немало новобранцев.