Александр Бек - Волоколамское шоссе. Повести 1 и 2

- Товарищ старший лейтенант… со мной тут несколько моих бойцов, они просят вас использовать их в группе, которая пойдет впереди, когда батальон будет пробиваться.

Он опять говорил скупо и, проговорив, плотно сомкнул губы, будто сдерживая готовую прорваться речь. Ни единым словом Шилов не пытался оправдать себя.

Мой ответ был короток.

- Я пробиваться не буду. У меня нет приказа.

Все молчали, как положено молчать, когда командир объявляет решение.

Одной фразой я перечеркнул распоряжения Рахимова, сделанные без меня, но его сухощавое бесстрастное лицо не выразило ничего, кроме внимания. Чуть нагнув голову, он стоял, готовый, как всегда, выслушать, сообразить, исполнить.

Я продолжал:

- Буду бороться в окружении.

Устав Красной Армии, как я уже вам говорил, предписывает командиру говорить о своей части «я». «Я» командира - его солдаты. Они, они будут бороться в окружении.

- Вам, лейтенант Брудный, нынешней ночью придется попутешествовать промеж немцев. Отправитесь вдвоем с Курбатовым.

На карте я указал десять - двенадцать населенных пунктов, где предположительно мог обосноваться штаб полка.

- Если в этой деревне немцы, - говорил я Брудному, - добирайтесь в следующую. Если и там противник, идите дальше. Задача: нигде не угодить под пулю. Разыщите штаб полка, доложите обстановку, вернитесь сюда с приказом.

- Есть, товарищ комбат.

Он отправился.

Капитан Шилов произнес:

- Орудия мои там.

Он выговорил это с натугой.

- Где? Взорваны?

- Нет… Брошены в лесу…

Он пометил карандашом на карте.

- Сколько?

- Шесть пушек… Четыреста снарядов.

- Слушайте, капитан, - сказал я, - а не попробовать ли нам вытянуть их оттуда? Берите моих лошадей, берите бойцов. Пойдете?

Шилов сумрачно улыбнулся одной стороной рта.

- Нет, теперь я не ходок…

Повернувшись, он откинул шинельную полу. Я увидел распоротую штанину, разрезанное голенище. Распухшая нога была перевязана. Сквозь марлю просочилась кровь. Кровью напиталось сукно брюк.

- На медпункте были? - спросил я. - Кость цела?

- А черт ее знает… Бойцы перевязали. Орудия бросили, - у Шилова впервые наконец вырвалась яростная ругань, - а меня вынесли…

Не сгибая в колене простреленную ногу, он тяжело сел на табурет.

- Синченко! - крикнул я. - Носилки. Живо?

Шилов долго молчал, потом произнес:

- Вот сижу, думаю о батальоне и не могу решить: закономерно ли разбит батальон? Да, бойцы обучены были плохо…

Он вновь выругался и, посмотрев на меня, с неожиданной силой продолжал:

- Думаете, все разбежались, как бараны? Нет, две роты мужественно дрались… И ведь не покинули своего командира, ведь…

И он опять сомкнул губы, не договорив.

К блиндажу доставили носилки. Шилова вынесли.

Исламкулову я приказал выводить свой взвод в обход деревни Долгоруковки.

Это подразделение не принадлежало батальону, и я не считал возможным задерживать у себя сорок-пятьдесят бойцов, зная, что сейчас Панфилов напрягает усилия, дабы малыми силами закрыть дороги перед прорвавшимся врагом, что у Панфилова в этот момент на счету каждое отделение, каждый взвод.

Покраснев, Исламкулов попытался возражать. В нем заговорило благородное стремление разделить нашу участь. Но я не позволил прекословить.

Рахимов спросил:

- Втянемся в лес? Оборона по опушке?

- Да.

Ни о чем больше не расспрашивая, Рахимов взял бумагу и, быстро набросав очертания леса, стал размечать ротные участки круговой обороны.

Вместе с Исламкуловым я вышел наружу.

Было темно и тихо. Нигде не гремели пушки; не слышалось ни близкого, ни дальнего боя. Над черными сучьями стояли звезды.

- Иди, - сказал я, - там ты нужнее.

Он нерешительно произнес:

- Баурджан…

Я молча позволил в минуту прощания назвать себя так. Он повторил смелей:

- Баурджан, если это действительно так, если там нужнее один взвод, то батальон… Рассуди сам…

- Не могу, Исламкулов, не имею права и не буду рассуждать. Иди!

Мы не поцеловались. Это не принято у нашего народа.

Рахимов в несколько минут изготовил грубую схему: наш отдельный лес, по местному выражению - остров; ближние населенные пункты, ближние опушки, дороги. Очертания острова делились на ротные участки. В центре был отмечен дом лесника, где расположился медпункт. Дом, как мы знали, был достаточно обширен, и, с моего согласия, Рахимов нарисовал там флажок - мы перемещали туда, в центральную точку, командный пункт батальона.