Игорь Болгарин - Мертвые сраму не имут

Посольство – вот что ему нужно! Итальянское посольство!

Кто-то из пассажиров фуникулера подсказал Слащеву, где ему выйти. И вскоре он уже разговаривал с двумя господами: итальянским консулом и его переводчиком. Русские переводчики появились в консульствах с тех недавних пор, когда в Турции оказалось много русских, сопровождающих Русскую армию, покинувшую поначалу Новороссийск, а затем и Крым.

Ни на что не рассчитывая, Слащев пробился к консулу. Консул сказал, что он рад бы помочь прославленному генералу, но консульства – учреждения, в которых царит рутина.

– В данном случае я говорю о рутине в положительном смысле, как о незыблемом порядке. Мы не можем сделать быстрее то, что не можем сделать быстрее, – сказал консул. – Визы для вашей семьи будут готовы недели через две. Если я очень постараюсь, дней через десять.

– Мне некогда ждать. Мне они нужны сегодня, – сказал Слащев.

– Увы! – ответил ему консул. И они попрощались.

В коридоре Слащева догнал переводчик:

– Господин генерал! Все не так безнадежно! Господин консул советует вам обратиться в репатриационную комиссию Лиги Наций.

– Что это за зверь? – спросил Слащев.

– Это Комиссия по делам военнопленных и беженцев. Называется комиссия «Помощь Нансена», – объяснил переводчик. – Это буквально рядом.

И уже минут через пять Слащева принимал представитель комиссии господин Колен. Высокий, сухощавый, он торопливо вошел в кабинет и затряс руку Слащева:

– Очень, очень рад вас снова видеть!

– Я тоже. Но скажите, какими судьбами вы здесь? – удивился Слащев. – Насколько я помню, вы журналист. И вдруг: офис, комиссия Нансена?

– Ничего странного. Времена меняются, меняется и жизнь. Можно назвать это служением или благотворительностью. Сюда попал только потому, что знаю русский язык. К тому же журналистика – нелегкая профессия. Устал. Надоело скитаться по свету, – и напомнил: – Мы с вами давно и хорошо знакомы. Помнится, я фотографировал вас в Харькове на банкете. Вас представлял тогда Владимир Зенонович Ковалевский.

Они действительно были давно знакомы. С лета девятнадцатого, и с тех пор несколько раз мельком встречались.

– А фотографий ваших у меня нет, – упрекнул Колена Слащев.

– Нехорошо. Будем понемножку исправляться. Оставьте мне свой адрес.

– Адрес? – удивленно переспросил Слащев. – Знаете, а у меня никогда не было адреса.

– Но вы же куда-то собираетесь ехать?

– В Италию, в Анкону, – и затем Слащев пояснил: – Нет-нет. Я не еду. Только жена и дочь.

– А вы?

– Я не сейчас. Несколько позже. Понимаете, русские постепенно покидают Турцию.

– Правильное решение. Еще полгода – и Константинополь сильно опустеет. Европа принимает не только русских, – и затем Колен спросил: – Так вы хотели бы в Италию?

– Да. В Анкону. И как можно быстрее.

– У нас с вами разное понимание слова «быстрее». Через две недели мы отправим комфортабельный пароход. Места пока есть.

– Мне нужно сегодня. Ну, на крайность, завтра, – сказал Слащев.

– Что так срочно?

– Я должен уехать в командировку, она может затянуться. Я не хочу оставлять жену и дочь в одиночестве.

– Понимаю. Но, к сожалению… – Колен, разговаривая, рылся в своих папках? Что-то искал. – Завтра ничего нет. Послезавтра в Равенну отправляется грузо-пассажир. Он взял восемь человек. Есть одно свободное место.

– Дочь совсем маленькая. Пока еще от силы четверть человека.

– Думаю, можно договориться. Но вот вопрос: захотят ли они сделать остановку в Анконе?.

– Да! И еще визы, – вспомнил Слащев. – Они ведь нужны завтра?

– Визы? Какие визы? Мы пока обходимся без бюрократии. Наш «нансеновский паспорт» открывает любые двери.

После возвращения домой Слащев первым делом зашел в Марусину комнату, где возле колыбельки подремывал Пантелей.

– Скажи, старый разбойник, можешь представить пред мои глаза Нину Николаевну?

– Дак она ж на работи, – удивился Пантелей. – Но ежли алюром, то можно. Она туточки, недалеко.

– Сбегай к ней. Пусть на минуту придет домой.

– Приспичило. Дождаться вечера не можете? – стал привычно ворчать Пантелей.

– Но-но! А то в рядовые разжалую.

– Дак я усю жизню рядовым справно служу. Хучь бы до ехрейтора возвысили.

– Делай, что велено! И не рассуждай!

– Слухаюсь, господин енерал, – нарочито вытянулся Пантелей и приложил руку к непокрытой голове. – А вы тем часом, пока я летаю, в хате подметить, молоко закипятить, пелюшки простирнить – и отдыхайте.