Николай Шпанов - Заговорщики. Перед расплатой

Шофер остановился.

– Поезжай! – повторил Содном-Дорчжи.

Но автомобиль не двигался. Масса животных вращалась вокруг него, как водоворот у коряги.

Испуганный воем мотора, верблюд совершил неуклюжий прыжок. Его большое горбатое тело повалилось на бок. Взбрыкнув, верблюд ударил ногою прямо в нос автомобиля. Облицовка была пробита, и вода потекла из радиатора веселыми струйками, испускающими клубы пара.

Из-за песчаной завесы показался всадник. Издали узнав Соднома-Дорчжи, он пробился сквозь стадо, перешел на галоп и на всем скаку спрыгнул на землю. Улыбаясь и неуклюже растопырив пальцы, он протянул Содному-Дорчжи руку для пожатия.

– Далеко ли до Ундур-Хане? – спросил Содном-Дорчжи.

Пастух ласково погладил теплый капот автомобиля.

– Твоему черту два шага.

– Ты же видишь: «черт» издох.

Пастух покачал головой.

– Айяха! Такая арба сломалась… – Он подумал и предложил: – Давай залепим дырки навозом.

– Сколько ходу на коне до Ундур-Хане? – терпеливо переспросил Содном-Дорчжи.

– Какой конь?

– Твой конь…

Пастух подумал:

– Может, час, может, больше.

Адъютант подбежал к заседланному коню пастуха и, не притрагиваясь к стремени, на лету поймал повод и вскочил в седло.

– Пришлю сюда летчика! – крикнул он, подняв плеть.

– Нет! – резко крикнул Содном-Дорчжи. – Он не успеет сесть до темноты, самолет сломает.

Адъютант посмотрел на закат и опустил плеть: от пурпурного диска над горизонтом почти ничего не осталось.

– Дай мне еще трех коней, – сказал Содном-Дорчжи пастуху.

Тот надел шапку на длинный шест, которым погонял скот, и, размахивая им над головой, пронзительно засвистел.

Через минуту еще несколько пастухов подъехало на зов. Так же как первый пастух, узнав Соднома-Дорчжи, они спрыгивали на землю и с радостными улыбками подходили для приветствия. По-видимому, пастухи полагали, что предстоит дружеская беседа. Но по насупленным бровям и сурово сжатому рту Соднома-Дорчжи они поняли, что ему не до разговоров, и молча замерли в почтительном ожидании.

Однако после некоторого колебания старший из пастухов все же подошел к Содному-Дорчжи.

– Я хочу сказать тебе очень важное.

– Говори, – сумрачно ответил Содном-Дорчжи.

– Нам не нравится то, что происходит в степи: на протяжении месяца мы третий раз вылавливаем лам. Откуда им быть? Ты же сам знаешь: уже много лет, как народ изгнал их из республики. – И, недоуменно разводя руками, пастух переспросил: – Откуда им быть?

– Сколько поймали на этот раз?

– Шестерых.

– Наши или баргутские?

– Всякие есть, даже тибетские…

Содном-Дорчжи быстро сопоставлял в уме это сообщение с теми, что уже на протяжении значительного времени поступали с разных концов страны: ламы появлялись то тут, то там. Это не были какие-нибудь осколки прошлого, столько лет скрывавшиеся в степях Монгольской Народной Республики. После большего или меньшего запирательства все они в конце концов признавались, что перешли границу не так уж давно: одни только-только, другие с месяц, третьи с полгода тому назад. Не желая оскорблять чувства верующих, хотя и немногочисленных уже, но кое-где еще сохранившихся в стране, органы безопасности обращались с ламами с известной осторожностью. До сих пор не удавалось еще установить, являются ли эти случаи нарушения границы звеньями одной цепи, которая куется где-то за рубежом врагами республики, или простым совпадением. Но мало верилось в такое удивительное совпадение. Отдельные данные, мелкие штришки и признания давали основания предполагать, что попавшиеся ламы – только неосторожный авангард более крупной шайки. Но что это за шайка, каковы ее цели, численность и кто ее хозяева – изгнанные из Монголии князья, или духовные правители, или иноземные враги республики, уже не в первый раз пытающиеся руками лам нанести удар народной власти, – все это было еще не совсем ясно. Но опыт и выработавшееся за много лет государственной деятельности чутье подсказывали Содному-Дорчжи, что на этот раз у лам есть другой, более сильный и искушенный в крупных диверсиях хозяин, чем незадачливый перерожденец. Добыча, которую он так поспешно вез сегодня из Араджаргалантахита в Улан-Батор, казалась Содному-Дорчжи ключом к открытому заговору.

– Скоро ли дадут мне коней? – нетерпеливо спросил он пастуха и, как только подвели лошадей, тотчас вскочил на одну из них и движением подбородка указал адъютанту на задок автомобиля. Там к решетке багажника был прикручен длинный тюк, завернутый в запыленную кошму.