Овидий Горчаков - Вне закона

– Хорошо, поторопился, подлец, выслужиться, – рассказывал Солянин. – Ничего толком разнюхать не успел. Гестаповцы для блезиру и его посадили вместе с нами. Я сидел в камере номер сорок восемь на Первомайской с этим паршивым провокатором да еще с политруком Ильинским и нашим ветврачом. Чуть не каждый день целый месяц вызывал меня следователь, обер белобрысый, на допрос. В подвале у него стоял стол, а на столе – здоровенный резиновый шланг, палка, тоже солидная, и сигареты. Сначала давал закурить, а потом орал: «Где оружие? Ты партизан!» Я говорю: «Нет, какой я партизан!» И тогда трое эсэсманов хватали меня и клали на железный лист. Один садился на голову, другой на ноги, а третий сдрючивал штанишки и начинал лупцевать резиновой палкой до потери сознательности. Раз пришел на допрос даже сам штурмбанфюрер Рихтер! В тот день обратно в камеру меня швырнули чуть тепленького. Амлинский подбадривал меня, словно отец родной, лечил как мог – стойкий старикан, даром что дома трое детей и жена оставались, на ласковое слово щедрый. Мы все в синяках, в крови, сидеть никак не можем, а Андреев изукрашен малость, для виду. Но из разговоров в камере этому паразиту ничего не удалось выведать. Александр Иваныч Ильинский и Иорданов тоже геройски держались, но Андреев их оговорил – расстреляли их фрицы там же, в тюрьме. Ильинский успел только шепнуть нам, что Андреев, этот гад ползучий, вовсе не Андреев, а немец-колонист Нильсен.

Около пятидесяти жителей поселка дало немцам подписку – поручилось за арестованных, и Солянин, Амлинский и Андреев-Нильсен вернулись в Вейно. Видно, штурмбанфюреру Рихтеру неудобно было оставить в живых одного Нильсена. Солянин продолжал изучать пулемет «максим», спрятанный подпольщиками на чердаке кормокухни при совхозной ферме, Амлинский возглавил подпольную группу, а Нильсен шнырял по поселку и, действуя под руководством Шкредова, безуспешно пытался раскрыть подпольную группу.

Весной Аксеныч ходил по окольным селам, искал верных людей, собирал отряд. Заходил часто и в поселок к Амлинскому. Под носом Шкредова и Нильсена ветврач передал партизанам один «станкач», два «дегтяря», четыре полуавтомата СВТ, два немецких автомата, десяток винтовок, два ящика гранат и несколько пачек патронов.

Группа подпольщиков росла. В нее влились солдаты из вспомогательного «украинского батальона», сколоченного эсэсовцами из советских военнопленных. По-прежнему переписывали подпольщики московские сводки и распространяли среди рабочих совхоза. Старик Амлинский развозил их по селам, куда ездил лечить крестьянский скот. Он был связан через Богомаза и с могилевскими подпольщиками, но об этой связи, опасаясь провала, никому не рассказывал. Дочь Амлинского, пятнадцатилетняя Валя, стала связной нашего отряда.

Я жадно выслушал рассказ Турки Солянина. Коммунисты-политруки Иорданов и Ильинский, беспартийный старик ветврач Амлинский, рабочие совхоза, командиры и политработники Красной Армии, попавшие в окружение, недавние школьники Солянин и Валя Амлинская – все эти люди не пали духом, не покорились захватчикам, смело боролись против них с самого начала. Важную, очень важную сторону жизни в тылу врага открыл мне Шура Солянин.

Бегство к партизанам группы Ефимова привело в бешенство штурмбанфюрера Рихтера. Он приказал Нильсену при первой возможности вступить в партизанский отряд, с тем чтобы взорвать его изнутри. В ночь нашего налета на Вейно среди добровольцев, попросившихся в отряд, были «Андреев» и Солянин. «Андреев» и не догадывался, что политрук Ильинский перед смертью разоблачил его, что, идя с нами на Городище, он шел на смерть.

Вечером, после очной ставки Солянина с Нильсеном, шпион был расстрелян.

…До полуночи, пока не поднял нас Богданов, мы спали, укрывшись трофейными белыми и синими одеялами с клеймом вермахта. От них тревожаще, чуждо и противно пахло фрицем.

Наше богдановское отделение ездило ночью на хозяйственную операцию вместе с отделением Гущина. В лагере Гущин вручил от своего имени подарок командиру отряда – трехлитровую банку с медом. Капитан небрежно поблагодарил Гущина, протянул руки к банке, но из-за спины его появился комиссар.

– Не смейте, Гущин! – резко сказал, багровея. Полевой. – Командир не нуждается в ваших подношениях.

– Отчего бы медком не побаловаться? – натянуто улыбнулся Самсонов. – Заходите в шалаш, комиссар, чайку выпьем. Серьезно, в этом нет ничего плохого – просто знак внимания и уважения к командиру.