Николай Панов - В океане

Когда Андросов вернулся в салон, обед уже подходил к концу. Таня поставила перед ним тарелку с борщом. Сливин и Курнаков доедали компот.

Олсен, о чем-то задумавшись, медленно разрезал на части на славу поджаренный бифштекс.

Ну, что наш больной? — спросил Сливин.

Дело идет на поправку…

С удовольствием, медленно Андросов ел борщ.

— Сообщил вам что-нибудь новое о бергенском скандале?

— Нет, ничего нового не сообщил. Его волновало, что русских моряков могли объявить зачинщиками драки. Я его успокоил. — Андросов перешел с русского языка на английский. — Думаю, и товарищ Олсен подтвердит, что уличные драки — обычное дело в портах, куда приходят американские моряки. Что вызывающее поведение этих новых оккупантов все чаще ведет за собой протест населения европейских портов. Что вы скажете на это, товарищ Олсен?

— О-о, я? — лоцман вскинул голову, как будто проснувшись.

Андросов повторил свой вопрос.

— Да, к сожалению, я могу это подтвердить. Пьяные скандалы, безработица, неуверенность в завтрашнем дне — вот что принесли нам послевоенные годы. — Олсен снова впал в глубокую задумчивость.

Сливин доел компот, вытер губы салфеткой, встал из-за стола. Вместе с ним поднялся Курнаков. Мерно покачивалась палуба салона. На медном ободе иллюминатора плавилось солнце, яркий световой зайчик запрыгал на скатерти стола.

Андросов и Олсен остались в салоне вдвоем. Андросов ел неторопливо второе. Олсен положил вилку и нож, вскинул свои светло-синие глаза.

Я хочу думать, товарищ, что вы считаете меня другом советских моряков?

Да, товарищ Олсен, я считаю вас нашим другом.

Как друг советских моряков, я должен сказать вам одну вещь, сделать признание.

Андросов тоже положил нож и вилку, ждал.

— Если вы сочтете возможным иметь со мной разговор, так сказать, с глазу на глаз… — продолжал лоцман.

— Конечно, товарищ Олсен. — Андросов позвонил, вошла Таня. — Вот что, Татьяна Петровна, будьте любезны, закажите нам на камбузе хороший кофе. А по дороге прошу вас зайти проведать Фролова. — Таня улыбнулась, с готовностью вышла. — Слушаю вас, товарищ Олсен.

Как бы собираясь с мыслями, лоцман крутил столовый нож. Поджал в нерешительности губы. Положил нож, провел рукой по волосам.

— Я королевский лоцман, я вожу суда в наших водах уже двадцать лет. Но случай, о котором хочу вам рассказать, произошел со мной впервые.

Он снова замялся, чуть покраснели его сухие морщинистые щеки.

— Коротко говоря, накануне отплытия из Бергена меня вызвал к себе мой начальник, сделал мне заманчивое предложение. Он сказал, что ему уже давно не нравится мой вид, что он наконец получил возможность сделать мне небольшой подарок: предоставить отпуск для поправки здоровья. Я поблагодарил его. Я давно хотел отдохнуть и полечиться. Но мой начальник сказал, что я имею возможность начать отдых сейчас же. Это понравилось мне гораздо меньше.

Олсен с достоинством откинулся в кресле, глядел на Андросова из-под седых бровей.

— Это понравилось мне гораздо меньше, — повторил лоцман. — Я сказал моему начальнику, что сперва должен выполнить одно обещание — закончить проводку русских кораблей. Я сказал ему: никогда еще лоцман Олсен не нарушал своих обещаний. Я чувствую себя не совсем хорошо, я благодарен, но я воспользуюсь отпуском после того, как выполню свое обещание.

Он замолчал, Андросов молчал тоже.

— Мой начальник был недоволен. «Мы кормим и поим вас двадцать лет, Олсен, — сказал он, — мы заботимся о вашем здоровье. Разрешите нам самим решить, когда вам идти отдыхать». Он намекнул, что такая моя неблагодарность может испортить ту хорошую репутацию, которую я заслужил у начальства. Откровенно признаться, я поколебался. Я помогаю дочери, которая учится в Осло, у меня на плечах жена — немолодая женщина. Но я снова сказал, что не нарушу своего обещания, я не могу нарушить слово, данное людям, которые помогли освободить от фашистов мою страну.

Он замолчал, глядя гордо и выжидательно.

— Может быть, вы скажете: «Лоцман Олсен просто старый дурак, слишком много думает о себе, не все ли равно, кто поведет нас по норвежским фиордам? Пусть бы он взял нужный ему отпуск». Но после того, товарищ, как я слышал один разговор, я не мог поступить иначе.

Андросов приподнялся в кресле, протянул руку. Олсен торжественно приподнялся тоже. Ефим Авдеевич стиснул его костлявые, бугристые пальцы.

— От имени советских моряков благодарю вас за дружбу! Но о каком разговоре вы упомянули?