Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске

– Что у нас со скупщиками?

– Наши, московские, в основном сидят по тюрьмам. А те, что на свободе, либо отошли от дел, либо мелковаты - такую сделку не потянут. Из других городов сообщений пока нет.

– Есть, - сказал Коля. - Читай…

В телеграмме Ленинградского уголовного розыска стояло: "На ваш № 183 сообщаем: Магницкий Иван Карлович, 1870 года рождения, ранее неоднократно судимый за скупку и перепродажу золота и драгкамней, освободился из мест заключения 22 мая прошлого года, выехал сегодня в Москву, поезд 1, вагон 8, место 3. Особые приметы: левая нога сломана; хромает. Компрматериалы: купил 40 граммов золотой фольги у Воробьева на ювелирфабрике и 20 граммов платины у коллекционера Грушевского. Цель поездки по предположению нашего источника - закупка крупной партии золота и драгоценностей".

– Что решим? - Коля убрал телеграмму в сейф.

– По-моему, нужно Магницкого встретить, - сказал Миша. - И посмотреть за ним. А там видно будет.

– Это неактивно, - поморщился Олег. - Но лучшего, - он развел руками, - придумать не могу.

– Если бы у нас было время на подготовку, - сказал Виктор, - я бы предложил… проникнуть в банду. Вместо Магницкого.

– А я предлагаю сделать это вместе с Магницким, - спокойно сказал Коля. - Если, конечно, мы на правильном пути. - Он снял трубку телефона: - Дежурную "эмку" - к подъезду. - Коля посмотрел на часы. - Попробуем перехватить поезд где-нибудь у Калинина.

– А почему нельзя утром, на вокзале? - удивился Миша.

– Потому что Магницкого будем встречать не только мы, - снисходительно объяснил Олег.

…"Эмка" миновала "Сокол" и, увеличивая скорость, помчалась по Ленинградскому шоссе. Свет фар вырывал из темноты деревья, редкие домики. Покачиваясь на мягком сиденье, Коля погрузился в полусон. Вот как она складывается, жизнь! Как это у Маяковского? "С пулей встань, с винтовкой ложись". Дети давно уже спрашивают: а что такое гражданская война? И мамы этих детей уверены, что теперь стреляют только в тире, из пневматических ружей. Их называют "духовые". Люди спокойно ходят в театр, в кино. Сердятся на милиционеров, которые штрафуют за неправильный переход улицы. Наверное, большинство так и думает - милиция существует, чтобы переходили улицу в положенных местах. Даже Маяковский написал: "жезлом правит, чтоб вправо шел. Пойду направо - очень хорошо!" Коля улыбнулся сквозь дремоту: вот ведь - профессия! Никто о ней ничего толком не знает, сплошной секрет. Мало кто любит ее - да что там - любит! С элементарным уважением мало кто относится, вот в чем беда! Плохо у нас пропагандируют хорошее. Нагрубит кому-нибудь участковый - сразу узнает вся улица, весь квартал. И сразу - поток писем. А погибнет в схватке с бандитами милиционер или оперативный работник - о многом ли узнаешь из скупых строчек Указа. "За мужество и героизм, проявленные при задержании особо опасного преступника, наградить… посмертно".

"Эмку" встряхнуло. Коля посмотрел на часы.

– Сколько до Клина?

– Километров двадцать, - отозвался шофер.

– Можем не успеть, - заметил Олег.

– В первый раз, что ли? - лениво протянул шофер. - Будем тютелька в тютельку.

Шофер прибавил газ, и Коля снова погрузился в полудремоту. Вспомнился Агеев - парень с трудной судьбой, измотанный, нервный. Надо же! Захотел человек сойти с кривой дорожки - и тут же подкараулили его бывшие дружки, отомстили. Сложное это дело - взаимоотношения в воровской среде. Видимость какой-то морали, каких-то законов, а на деле всем движет право сильного, волчье право. Прячутся, конспирируются, иногда довольно умело, - как с ними бороться? На следствии по делу министров бывшего царского правительства кто-то из обвиняемых остроумно заметил, что против тайно совершаемых преступлений бороться только гласными, открытыми средствами невозможно. Это правильно. Мы тоже, несмотря ни на что, теперь не можем, да и никогда не сможем бороться с преступниками только открыто. Что бы там ни говорили чистоплюи и псевдоморалисты. Нет ничего плохого, ничего аморального в том, что бывший вор Агеев, оставаясь в среде бывших своих сотоварищей, пытался разрушить их преступное сообщество, разложить его изнутри и тем самым спасти всех от тюрьмы и краха. Почему же так живуче отвратительное жандармское слово "сексот"? Не потому ли, что мы боимся подчас чистоты и правды в деле, которое исстари и, конечно же, несправедливо принято считать грязным. А ведь Агеев погиб на боевом посту. Геройски погиб, защищая народное достояние. Только о нем не напишут в газетах, и орденом его не наградят.