Витольд Залевский - Раненый в лесу

– Нет, – резко, даже немного сварливо обрывает его Ястреб. – Она в Освенциме.

– В Освенциме, – бессмысленно повторяет Коралл.

Ему хочется еще раз взглянуть на девушку, но фотография уже исчезла в кармане Ястреба.

– Ее взяли в марте, – спокойно продолжает Ястреб. – А я сразу же ушел в лес…

– Понятно.

Не прошло и получаса, как из-за деревьев появился Мацек. Он только махнул рукой. В другой руке на листе лопуха была горсть черники. Из-за его спины показался наголо остриженный мальчик лет десяти; у него под мышкой торчало короткое, обмотанное ременным бичом кнутовище.

– Я его встретил, когда он за Венявой подглядывал, – сказал Мацек. – Он коров пасет возле леса. А того выродка и след простыл.

Мацек подтянул ремень бессильно свисавшего автомата.

– Ты откуда?

Мальчик пристально смотрит на раненую руку Коралла.

– Он живет где-то на выселках с этой стороны. – Мацек кивком показал на восток. – Я хочу, чтобы он принес жратвы, может, и я с ним схожу…

– Швабы за тобой припрутся. Кто живет на этих выселках? – обратился Коралл к мальчику.

– Эвка, – сказал мальчик, переводя взгляд с руки Коралла на его лицо.

– Ты бы принес нам немного еды?

Мальчик кивнул.

– Хлеба, сальца, – добавил Мацек. – Раздобудь-ка, брат, сала. А если бы еще чего-нибудь покрепче…

– Самогону, – заметил мальчик.

– А ты, брат, хитер, – обрадовался Мацек.

– Смотри только, – сказал Коралл, – не проговорись никому, что ты нас тут видел. А если где немцы покажутся, так в эту сторону не ходи. Когда они у вас последний раз были?

– Немцы? Вчера были, вечером…

– Много? Что делали?

– Ну, полопотали и пошли.

– Куда пошли?

– Ну… в лес… Сюда…

– Сюда? – забеспокоился Мацек.

– Ага. – Мальчик ткнул кнутовищем в сторону, где лежали Ястреб и Венява. – Тут и прошли.

– Эвка – это сестра твоя? – спросил Коралл.

– Сестра.

– А кто еще с вами? Родители? – Опять Коралл чувствует взгляд мальчика на своей руке. – Отец?

– Тату немцы убили…

Молчание.

– Ну, приятель, двигай, – прерывает молчание Мацек, – принеси, что сможешь…

Мальчуган поворачивается, его остриженная голова исчезает среди ветвей. Мацек уходит за ним.

Солнце уже сбросило с себя розовую кожицу. Коралл чувствует на лице горячие лучи; под безоблачным открытым небом нарастает жара. Рука, как приемник, улавливает горячие волны воздуха; одна, вторая, третья прокатываются по предплечью. Это еще не боль, но Коралл уже не может думать ни о чем другом. Он осматривает все вокруг, видит насмешливую голубизну низкого притаившегося неба, ощущает, как ноет рука. Это, знает он, – начало еще неизведанной боли; как бороться с ней? «Нет, – говорит он себе, – нет… Боли совсем нет…» Он вскакивает, свистит, негромко, прерывисто, подзывая Мацека. Мацек – возле Ястреба.

– Я искал воду, – говорит Мацек, – но мне попался только пересохший источник. Я дал ему немного черники.

Мацек поднимается с земли; у Ястреба по подбородку медленно течет лиловый сок. В здоровую руку Коралла Мацек высыпает из лопуха твердые, темно-синие шарики.

– Я велел мальчишке принести бутылку воды, – произносит он.

Коралл разминает во рту ягоды, прижимая их языком к небу. Сочная, терпкая мякоть наполняет рот, холодной струйкой стекает в горло.

– Был я на той стороне, – говорит Мацек.

Они оба растянулись в тени под елью, в нескольких метрах от Ястреба, им слышно, как беспрерывно стучат его зубы…

– Едва я перебрался через дорогу, как почувствовал, будто с цепи сорвался. Честное слово, мне хотелось удрать. – Он рассмеялся, покрутил головой. – Где-то здесь недалеко живет ваша мать, да?

– Недалеко, – ответил Коралл, – километров тридцать…

– Под Бялой, я помню, мы там оружие принимали. Отсюда надо бы взять прямо на север, через дорогу и дальше лесом. Я хорошо ориентируюсь. Тридцать километров… до ночи вы могли бы пройти…

– Мог бы, – сказал Коралл, посмотрев на часы. – Полвосьмого. Ветряк уже на месте, в городе…

Мацек ехидно смеется. Развалившись на мху, он раскинул руки, прикрыл глаза, подставив лицо солнцу, загорелые щеки вздрагивают от хохота.

Неожиданно Мацек садится. Он опять весь в тени, резко, рельефно очерченный светом, на его лице обычное детское любопытство.

– Венява не заговорил?

– Он все еще без сознания.

– Ничего он не скажет.

– Временами он как будто понимает, что ему говоришь, только не может произнести ни слова.

– Или не хочет.