Михаил Алексеев - Грозное лето

– Вот тебе и Непромокаемая, Непросыхаемая!..- заключил он, обнимая одной рукой не понявшего последних слов бойца.

Сенька умолк. Он хотел еще что-то добавить значительное, но не хватило красноречия. Однако лицо его, ставшее вдруг не по-обычному серьезным, честное и лукавое солдатское лицо говорило лучше всяких слов. Оно светилось тем негасимым светом, который исходит только из глубины чистого и горячего сердца.

Ванин заметил в кармане красноармейца фронтовую газету. Не спрашивая разрешения, вынул ее, развернул и перво-наперво прочел "От Советского Информбюро".

– Неплохо, - заключил он.

Потом отыскал информацию о действиях союзников. Она была, как всегда, очень скудна.

– А ну, посмотрим, что они делают! Много ли ярдов отмахали? - и лицо его приняло дурашливое выражение. Прочел нарочито громко, словно декламируя: - "Продвижение войск союзников в Италии, Лондон. Штаб войск союзников в Северной Африке сообщает, что ввиду плохой погоды и произведенных противником разрушений на фронте английской 8-й армии операции ограничивались действиями патрулей". Ничего себе воюют. Штаб загорает где-то в Сахаре, а войска в Италии ждут, когда дождичек перестанет... А нам и плохая погода как будто впрок. Опять Первый Украинский больше ста населенных пунктов освободил вчера.

– Сравнил! Так то ж мы!.. - не выдержал красноармеец, которому, судя по выражению его лица, такое сопоставление показалось даже оскорбительным для Красной Армии.

Сенька не стал спорить со своим случайным собеседником.

– То, что они неважные вояки, давно всем известно, - охотно подтвердил он. - Но тут, дружок, если пораскинуть умом, другое вытекает: они, союзнички-то наши, черт бы их забрал совсем, не торопятся еще и потому, чтобы мы побольше повоевали с немцами да силы свои поистратили. А кончится война, они тут как тут: извольте-ка подчиниться нам - у нас сила сохранилась!.. - Сенька скорчил страшную рожу, пытаясь изобразить Черчилля, и ему, кажется, удалось это.-Дураки они!.. Разве сталь не становится прочней от огня! - закончил Ванин и, гордый, торжественный, начал прощаться с бойцом. - Ну, ладно, будь здоров, приятель! - весело сказал он, явно довольный тем, что повстречал такого горячего единомышленника в оценке поведения союзников.

Самой интересной, однако, была третья встреча. Идя прямиком, по бездорожью, Ванин вдруг заметил, как на поле шевельнулся сноп соломы. Почуяв в этом недоброе, он снял с плеча автомат и стал медленно и осторожно подходить к подозрительному месту. Вскоре он различил полу не в меру длинной потрепанной немецкой шинели и, надувшись, отчаянно крикнул:

– Хальт!.. Хенде хох!..

Сноп отлетел в сторону, и перед Сенькой предстал замурзанный, тощий и перепуганный фашист. Он послушно задрал вверх руки, глядя на Сеньку маленькими слезившимися глазами. Губы его, синие от холода, мелко дрожали.

– Какой же ты., жалкий!.. - сквозь зубы процедил Ванин, с величайшим презрением осматривая врага.

Коротким, привычным движением вскинул автомат. Подняв его на уровень побледневшего от безумного страха лица немца и вдруг вспомнив что-то, быстро опустил оружие. Гоняя под скулами желваки, Ванин прохрипел:

– Счастье твое, фриц!.. Попался бы ты мне в другом месте! - повесив автомат на плечо и показывая рукой в сторону Веселой Зорьки, он резко скомандовал: - Ком!.. Ком!.. Шнель, говорю, ну!..

Немец понял и послушно зашагал вперед, все время оглядываясь.

– Да не трону!.. Топай! Ишь как смерти-то боится!..

Перед этим Сенька обыскал пленного и нашел в его кармане небольшой лист бумаги, наполовину исписанный.

"Гуров переведет, что там написано", - решил он.

Ванину не хотелось возиться с немцем, но он все-таки довел его до Веселой Зорьки и сдал инструктору политотдела.

– "Языка" привел вам, товарищ капитан, из нашего тыла!..- сказал Сенька и, передав найденный в кармане пленника недописанный лист, попросил: - Переведите, товарищ капитан. Любопытно, что он там накропал...

Гуров перевел конец письма.

– "На всем пути отступления от Белгорода, - жаловался кому-то немец, - наша дивизия несла большие потери. Солдаты хотели как можно скорее перебраться на правый берег Днепра. Каждый считал, да и командиры в этом уверяли, что спасение возможно только там, за рекой. Офицеры говорили, что через этот водный рубеж не пройдет ни один русский солдат".

– Ишь ты - "не пройдет". А вот прошли! - выпуклые глаза Ванина загорелись. - Недаром генерал так торопил нас к Днепру. Знал наш комдив замысел фашистов!.. Значит, провалился ваш вал... а? Что жо ты молчишь?.. Эх ты, вояка! - Ванин энергично сплюнул и быстро распрощался с Гуровым. Уже у порога вспомнил: - А Бокулей где?.. Скоро, глядишь, до его Румынии дотопаем. Вот оно как обернулось!..