Михаил Алексеев - Грозное лето

– Потом, Голубева, потом... - отмахнулся Забаров.

– Да вы изойдете кровью!.. - так, не отпуская руку от ремня командира взвода, девушка забежала с ним в другой двор, который, к счастью, оказался пустым. Тут Наташа наскоро перевязала Забарова. На улице началась перестрелка. Лейтенант поспешил туда.

Выскочивший откуда-то Ванин торопливо сказал:

– В овраге их видимо-невидимо. Сообщить бы нашим артиллеристам.

– Беги на батарею Гунько.

Сенька исчез. В это время на левом берегу громыхнуло сразу несколько залпов. Послышался свист тяжелых снарядов, и сразу же возле оврага и в самом овраге раздались сильные взрывы.

Вернулся Ванин.

– Сообщил, товарищ лейтенант. Гунько подтягивает пушки. Крупицын командует ротой стрелков. К нему присоединился какой-то старикан. Меткий оказался. Что ни пуля - то убитый фашист.

Отправив связного к командиру, Забаров послал на помощь Крупицыну, который отбивал основной натиск врага, нескольких разведчиков. Двое бойцов там уже были ранены, старик, так и оставшийся неизвестным, убит. Наташа помогала санитарам из стрелковой роты переправлять раненых в более безопасное место, перевязывала их. Солдаты просили пить, но воды не было: как назло, Наташа потеряла свою флягу.

– Потерпите немного, товарищи... - сказала она, а сама опять побежала к месту боя.

Немцы поднялись в полный рост. Вначале из оврага появилась небольшая группа. Теперь их было много. Враги бежали отовсюду, кричали что-то по-своему, на ходу стреляя. Пули жутко свистели. Наших стрелков становилось все меньше, их оставалось уже не более десятка, а немцам - не было числа. Разрывы тяжелых снарядов, прилетавших с левого берега, выгоняли их из оврага. Немцы все выползали и выползали. Дрогнула горстка советских бойцов, попятилась, подалась назад. Торжествующе загомонили фашисты. Вот они уже совсем близко. И в эту минуту открыла огонь батарея Гунько. Визг осколков смешался с воплями врагов. Гитлеровцы отхлынули, но ненадолго. Вторая атака их была еще более яростной и отчаянной. Казалось, все пропало. И в эту-то минуту перед реденькою цепью красноармейцев появился капитан Крупицын.

– Комсомольцы, за мной! - прогремел его голос.

Залегшие было под вражеским огнем бойцы поднялись, закричали "ура", от которого уже через мгновение осталось одно протяжное "а-а-а", и побежали вперед за капитаном, высокая фигура которого была видна всем и как бы заслоняла всех от летевшей навстречу им смерти, смерти, которая в этот миг нашла только его одного. Саша упал головой вперед, поднял руку и потом бессильно опустил ее. Бойцы замешкались было, растерялись, но уж там, где только что упал Крупицын, находился Сенька Ванин. Он взял из теплой руки капитана гранату,- тот собирался бросить ее и не успел,- поднял высоко над головой и громко, насколько хватило сил, закричал:

– Вперед... товарищи!.. Ребята!.. За Крупицына! Бе-э- э -й!..

Последние слова Сеньки потонули в криках "ура". К пехотинцам присоединились разведчики, посланные Забаровым, и расчеты двух подбитых орудий из батареи Гунько.

– Бей!..

– Круши их!

– Дави!..

Ночь всколыхнулась.

Короток, но жесток и беспощаден был удар бойцов. Немцы не выдержали и откатились в овраг. Стрельба и крики почти прекратились. Наконец все смолкло. Только левее по-прежнему продолжался бой.

Однако тишина длилась недолго. Гитлеровцы привели себя в порядок и снова пошли в атаку. Немецкие снаряды били теперь по домикам, за которыми укрывались разведчики, пехотинцы и артиллеристы. Забаров приказал отойти от хутора: у него осталось очень мало людей, и лейтенант старался не распылять их, а держать при себе. Пробравшийся к Забарову Марченко был в первую же минуту легко ранен и возвратился на прежнее место со своим ординарцем.

Сраженный насмерть фашистской пулей капитан Крупицын лежал рядом с Забаровым, его принес сюда Сенька. "Комсомольский бог", любимец всех солдат дивизии, большой и красивый, никак не похожий на мертвого, но безучастный к происходящему вокруг. Влажные пряди волос прилипли к выпуклому, медленно остывающему лбу. Сенька смотрел на Крупицына, и по его черному от копоти и пыли лицу одна за другой катились слезы - благо ночью никто не видел этого...

Забаров, со впалыми темными щеками, с непотухающим огнем в беспокойных глазах, вeсь какой-то угловатый, отдавал приказания.

И, как иногда бывает в минуты трудно сложившейся боевой обстановки, некоторым бойцам показалось, что они совсем-совсем одиноки, что никто и нигде больше не форсировал Днепр, что их маленькая, ничтожная группка уже через час будет раздавлена, смята врагом. А между тем именно в эти же самые минуты огромные войсковые массы, сосредоточенные на левом берегу, погружались в лодки, на паромы, и сотни челноков уже отчалили и плыли по Днепру. А там, севернее Киева, переправившиеся корпуса вели бой с врагом, шаг за шагом расширяя плацдарм. Сюда, к Днепру, с востока страна двигала новые и новые формирования.