Александр Былинов - Улицы гнева

— Отвечай! Кто у вас Вильгельм Телль?

— Какой Вильгельм?

— Он ни черта не знает, майстер, — сказал переводчик. — Он не знает Телля.

Они о чем-то поговорили, приказали увести Степана.

В камере Бреус вспоминал.

… Вот день, когда он готовился к убийству. Убить человека не просто. Он оробел. Почему надо начинать с ножа? Но Федор Сазонович, знавший до сих пор только мирный кокиль и тормозные колодки, приказал: убить. Приказывал, торопил. Когда же приказывает человек, вовсе не привыкший приказывать, не подчиниться трудно. Литейщик, оказывается, успел проведать кое-что о Канавке. Жена Канавки с сыном в эвакуации. Дом занимает отцовский, напротив ветбольницы. Седьмой номер. Собак во дворе нет.

До сих пор не раскрыта тайна той ночи. Не доберутся до Бреуса и сейчас. Видно, Михайло Харченко заслонил всех собой.

Вспомнил Бреус и то, как взлетел мост над Волчьей. Под тяжестью паровоза сработала мина, подложенная лейтенантом Шинкаренко. Они любили называть друг друга по-армейски: Шинкаренко — лейтенант, Рудой — старший лейтенант, Петро Казарин — майор.

Водилось уже и оружие, которое доставал Ковалев, служивший фельдфебелем в охране. Свел их Рудой, а Рудого познакомила с Ковалевым жена, жену — подружка, а подружку — любовь. Так и тянется эта цепочка верности среди людей. По знакомству, по дружбе, по родству, по любви сходятся люди, чтобы затем вдруг понять: «Да ведь боец я, черт возьми! Вот оружие, вот присяга...»

Если бы знали палачи то, что знает Бреус! Хотя бы десятую долю... Они бы заполнили эти камеры «ценным материалом»! Как бы не так... Придет час — они ответят за все. И за Харченко, и за эти раны, которые не хотят заживать. Он тогда откроет им, кто такой Вильгельм Телль!

… Впадая в забытье, Бреус возвращался к своему детству и заново переживал его на извилистой, немощеной улочке, которая так и называлась Извилистая. И детство Степана тоже было извилистым. Он был уличным... Да, да, уличным, потому что так его называли мать и отчим и сам он был зверски влюблен в улицу с ее тайнами и раздольем, с податливыми девчонками, неосторожными в любви. Он рано узнал их. Татьяна, пришедшая после других, не была откровением. Зато настоящая любовь пришла... вот в это страшное время...

… Снова он играл в битки, и та роковая бита попала в пролаз между стеной дома и стоячей канализационной трубой, приготовленной для строительства. Вскоре в его руках оказалась стеклянная банка, наполненная белой ватой, и в снеговом этом облаке сверкали бриллианты, и золотые цепи, и кольца, и броши, усыпанные драгоценными камнями. Он собрался в Индию. Эта страна была далека и несбыточна, но с таким богатством можно было рискнуть отправиться даже на край света. А Индия Густава Эмара и Луи Жаколио так манила Степана!..

Мать «расколола» путешественника, отобрала у него драгоценности, и отчим, официант железнодорожного ресторана, первый раз в жизни целовал своего пасынка: «Теперь мы заживем, браток! Только никому ни слова, слышишь?..»

Степан запомнил ту пощечину, от которой звенело в голове точно так же, как сейчас звенит от ударов гестаповцев. Удары, удары, удары. Кто бил его сейчас? Риц или отчим? Тогда мать вступилась за него, оттащила отчима, озверевшего в лютой ненависти: ведь Степан отдал найденный клад в милицию, государству... Почему же сейчас?..

Он сбежал тогда в детдом. Директорша сказала: «Он сорванец, я люблю сорванцов, из них получаются настоящие люди. Не из всех, правда».

Мать приходила в детдом, плакала, а Степан заявил, что домой не вернется. Впрочем, где мать? Ее вынесли вскоре в алом гробу...

В бригадном ученичестве было нелегко. Очкастый мастер подозрительно смотрел на новичка, прятал документы, наряды: босяк, Степан ходил босиком... Всю жизнь босиком и сейчас босиком. Где обувка? Кто носит ее? Отличные сапоги сшили себе германцы, офицерье. Где достали столько кожи, хрома?.. На профсоюзных курсах им выдавали сандалеты. А сейчас... Ноги опухли, почернели. Больше — он никогда не сможет носить штиблеты. За одно кольцо с рубином можно купить десять пар сапог, таких, как у Рица. Он играл в битки... И нашел что-то. А потом на курсах он изучал технику безопасности, законы о труде и задачи инспектора. Это стало главным в его жизни. Он ненавидел тех, кто зажимал рабочего человека.

… Потом он полз по снежному полю, и снег, тающий по весне, приятно холодил горящее тело. Кто это придумал снег? Белый, сверкающий, прохладный, способный утолить жажду и боль. Впереди прокладывает путь Шинкаренко, черненький, худощавый, напоминающий мальчика.