Елена Семёнова - На переднем крае. Битва за Новороссию в мемуарах её защитников

Первая помощь, после освобождения, многим беженцам была оказана, конечно же, на месте, в самом городе. Людям предоставляли медицину и горячие питание по мере возможности. Но в полном объёме, в разрушенном войной городе, это было делать очень затруднительно. Поэтому Мозговым было принято решение:

Силами бригады «Призрак», часть беженцев перевести на автобусах в Алчевск и там, временно, расселить их по общежитиям.

Это были обычные, заводские общаги, которых на бескрайних просторах бывшего Союза тысячи — коридор, по краям которого расположены комнаты. Общая кухня, общий туалет. Ничего особенного для простого, мирного человека. Особенность была лишь одна: здесь они были в безопасности.

Я помню этих людей, и буду помнить всегда!

Грязные, голодные, вонючие (уж простите за подробности), уставшие, обессиленные, с глазами кротов, которых только что вытащили на свет божий. Они смотрели на нас и не верили своему счастью. Не верили, что уже всё закончилось. Что есть свет, вода… что вокруг никто не стреляет, и никто не умирает.

Комбриг тогда лично обходил каждую комнату и у всех спрашивал, кто, как устроился, нужно ли ещё что-то?

Передвигался он по этим комнатам, как всегда стремительно.

Мы, естественно, с ним. Мы — это я. Албанец и Рок. Метла, Лесник и Макс остались тогда в Ломоватке. С нами ещё Зазик (Серёга Тюрин) со своей камерой, как настоящий военкор. Я потом видел эти кадры. Камера, конечно, не может передать в полной мере то, что было в реальности. Например — запахи.

Помню, заходим в одну комнату. Мозговой впереди, я за ним. Рок и Албанец в коридоре. Рядом Зазик со своей камерой. Я стою молча, стараюсь не дышать. В этой комнате собрали лежачих больных. Тех, кто почти не передвигался самостоятельно. Вонь в комнате такая, что глаза режет. Борисыч же, как будто не замечая этого запаха, спрашивает у беженцев:

— Ну, как устроились?

— Да, спасибо. Всё хорошо.

— Вас покормили?

— Да, спасибо.

— Может, есть ещё какие-то просьбы?

— Да, есть, — чуть не плачет одна бабуля. — Собаку я там свою оставила, в Дебальцево. Помрёт она без меня.

— Бабушка, я всё понимаю, животных тоже люблю, но нам сейчас в первую очередь надо о людях позаботиться, вы уж извините. И главное сами выздоравливайте, — отвечает ей Мозговой.

После чего прощается и идёт в следующую комнату.

В другой комнате картина примерно та же самая. Только воздух уже не так режет глаза. Там уставшие люди просто сидят на кроватях.

Мозговой останавливается в середине комнаты. Там две пожилые женщины (одна инвалид, без ноги, рядом с ней стоит инвалидная коляска) и пожилой мужчина

— Здравствуйте! Ну, рассказывайте, как вы тут, — обращается он к ним.

— А что вам котыки расказуваты? Спасыбо, шо приняли, накормили, — говорит одна из бабушек с украинским говором.

— Ты садись, — говорит Борисычу пожилой мужчина лежачий на другой кровати.

— Да, спасибо, я постою, ничего страшного, — отвечает он ему.

— Да ты же на ногах весь день, садись.

Но Борисыч не садится.

— Вы уж извините, что поместили вас в такие скромные условия ,чем богаты, — продолжает он разговор.

— Да ничего страшного. Главное что свет над головой и тепло, — хором отвечают ему люди, — Мы там вообще сидели в подвалах без еды и воды.

— Вас покормили, всё хорошо? — интересуется Мозговой.

— Всё хорошо, покормили. И даже на руках занесли сюда. Спасибо хлопчикам вашим, — отвечает ему женщина без ноги.

Всё это Зазик снимает на свою камеру. Я стою рядом с ним, тут же в комнате. В кадр не попадаю, но наблюдаю эту всю картину своими глазами.

— Скоро всё будет хорошо. Скоро мы вас отправим по домам, — продолжает Борисыч.

— Так, а по каким домам? Дома то наши все разбиты, — спрашивает мужчина.

— Отстроим, восстановим. Наши ведь отцы и деды после той войны отстроили всё. Вот и мы отстроим.

— А возьмыть мэни до сэбэ. я военная. Я з вами поеду, з Богом. И дорогу покажу вам, як ангел буду захищать вас, — говорит бабушка с украинским говором.

— Да у меня каждый боец: ангел, — улыбается Мозговой.

— От отож я вам и желаю с Богом, с ангелами. Штоб Господь нэчисту силу бил. Нэхочуть если жить с Богом, нэхай тогда живуть с сатаной.

— Ну спасибо Вам за это. Пойдём мы дальше если позволите.

И тут пожилая женщина встаёт с кровати, берёт Мозгового за руку, потом за лицо и говорит:

— Мояж ты ридна, мояж ты дитына. Живий останься! Прошу я тэбэ, — говорит она ему.

Комбриг улыбается ей ещё шире и отвечает: