Елена Семёнова - На переднем крае. Битва за Новороссию в мемуарах её защитников

— Добро, так, значит, тому и быть. После чего добавляет:

— Ну что, перекурили. Пошли обратно. Нас там Песня уже заждался наверное.

Идём обратно. Албанец впереди. Мозговой сзади него, чуть дальше — Я, Змей и Аякс. У Албанца, сзади на каске, надпись — «Албанец». Борисыч видит её и с усмешкой так спрашивает:

— Албанец, вот скажи мне, почему ты Албанец, а не немец или японец? — подкалывает он его.

— Не скажу.

— Это почему?

— Военная тайна, — отвечает ему Албанец с невозмутимым видом… и через секунду падает, поскользнувшись на тонком льду.

Борисыч подходит к нему и, смеясь, помогает встать:

— Что же ты, как беременный идёшь, под ноги не смотришь.

— Да тут грязь, а под ней не видно, что лёд, — как бы оправдывается Албанец.

— Это потому, что ты ворон на ветках считаешь, — смеётся Мозговой… и через пять метров падает уже сам.

Тут уже я, еле сдерживая смех, помогаю ему встать.

Он отряхивается и, тыча пальцем в небо, выдаёт нам:

— Вот оно, как бывает. Боженька то всё видит. Нечего, говорит, над другими смеяться.

Так вот дружно и весело наша компания возвращается к месту, где стоит миномётная батарея, и где нас уже ждёт «Песня». Посмотрев на наши грязные берцы Саня говорит.

— Вытирайте ноги об траву, а то вы мне весь салон уделаете.

— Ладно тебе, не ворчи. Ничего страшного не случится, если мы испачкаем твой салон, — говорит ему Борисыч, вытирая ноги об ту самую сухую траву.

После очистки обуви от грязи, прыгаем все дружно в «Секвою» и едем обратно, в Ломоватку.

Обед мы уже пропустили. Но так как консервы мне уже поднадоели, я по прибытии, всё-таки решаю сходить в столовую, которая на тот момент располагалась в местном, сельском клубе.

Пообедав, возвращаюсь обратно, в нашу школу. Напротив её центрального входа, возле дороги, стоит «буханка». Боковая дверь открытая. Взгляд падает вовнутрь салона. А там…

А там, на полу, лежат наши ребята. Груз 200. Четыре человека.

У одного шеврон «Призрака», другой казак — «Войско донское». Шевроны остальных не видно, потому что лежат они друг на друге. Связанные смертью.

Я перекрещиваюсь, достаю сигарету и молча, смотря на них, курю. Мысли в голове путаются. Мысли разные. О том, что их, наверное, ждут дома. О том, что в этот дом живыми, они уже не вернутся. О том, что будь проклята эта война. И…

…Не замечаю, как докуривая до фильтра, машинально достаю новую сигарету.

Простояв так, наверное, минут пять, я вдруг понимаю, что вокруг никого. Только я, здание сельской школы, грязная дорога, эта «буханка», и они… Те, кто уже НИКОГДА не вернётся домой…

— Тавр, ты там чего застрял? Разговор есть, — мои мысли прерывает Саня «Песня».

Я докуриваю сигарету и молча иду в здание школы.

Саня Песня. В миру — Александр Юрьев.

До войны Саша жил в Лисичанске. И как он мне сам потом рассказывал, жил он там не плохо. Была семья, квартира, машина, свой небольшой бизнес — СТО. Короче, у него было всё то, что нормальному мужчине нужно в этой жизни. Было это всё… пока на его землю и в его дом не пришла война.

Саша мог, конечно, остаться в стороне или, как многие его земляки, свалить в Россию, под видом беженцев. Но он решил по-другому. Весной 2014 года, он сделал свой выбор. Выбор, который потом будет стоить ему жизни.

Он погибнет 23 мая 2015 года. Вместе с нашим комбригом — Алексеем Мозговым. Через три месяца после описываемых здесь событий. Погибнет в той самой Тойоте-«Секвое», салон которой он так тщательно берег от грязи с наших берц…

— середина февраля 2015 года, Ломоватка — Дебальцево.

В одной из предыдущей части, я уже описывал, что бойцы, которые к нам прибыли для усиления — Лесник, Метла и Макс, оказались без оружия. Я уж не знаю, о чём тогда думал Стилет (наш тогдашний командир роты) и чем он руководствовался, отправляя «беззубых» людей в район боевых действий, но если говорить по факту и прямо, то картина получалась скверная.

Думаю, что, скорее всего. Стилету уже тогда было по барабану, в каком состоянии будет находиться личная охрана комбрига «Призрака» Алексея Мозгового. Уже тогда его действия, как и принятые им решения, вызывали у бойцов нашей роты много вопросов. Вопросы, ответы на которые я стал получать чуть позже. Потому что это был уже не первый, и как оказалось в дальнейшем, не последний подобный случай откровенного пофигизма к первому лицу бригады. Один только его приказ, на возвращение четвёрки Коржа, из Ломо-ватки, обратно — в тихий и мирный Алчевск, наводил на определённые мысли и выводы. Но сейчас не об этом.