Елена Семёнова - На переднем крае. Битва за Новороссию в мемуарах её защитников

Выпрыгиваем из машины и сбегаем с асфальта вниз по насыпи, дальше движемся под ее прикрытием, впереди зеленка. Тогда, я помню, поддался минутной слабости и пожалел, что вместо занятий спортом я пил и курил: в принятии этой мысли не последнюю роль сыграло 25–30 кг снаряжения, нагруженного на мне, второго номера у меня не было, и гранаты я тоже нес сам. Ползем зеленкой, в метрах трехстах БТР, и идет бой. Тогда в первый раз стало страшно: ладно пара мин упавших в 500 метрах и отдаленные очереди, тут уже серьезней. Но до боя для нашей группы не дошло, БТР уехал с позиций, и мы вернулись обратно. Грузимся обратно в «Ниву» толпой человек пятнадцать. Подбежал одним из последних: за спиной автомат, в руках гранатомет и выстрелы к нему. Нива уже забита людьми, бойцы висят даже снаружи: ноги на краю салона, а тело на улице одной рукой держится за дверь другой за ручку на потолке салона, или еще за не знаю что. Я растеряно обвожу все это глазами и вдруг… Машина начинает отъезжать. Я, кажется, даже не крикнул, так опешил от происходящего. К счастью ребята, сидевшие в багажнике, меня увидели и крикнули: «Эй!! Стой, гранатометчика забыли!!!». Машина остановилась, и я не долго думая заскочил вторым слоем на колени сидевших на задних сидениях. Поехали!

Больше своей заботливо устроенной кроватью я так и не вое-пользовался, все остальные дни прожил на «полюбившийся» мне ранее «кукушке», прикрывающей тыл блокпоста. Небольшой дискомфорт вызывали у меня особенности южной степной природы, с которыми я лично до этого знаком не был: это, во-первых, окончание летнего солнечного дня в непонятное для меня, привыкшего к белым ночам, время, и, более того, разница температур днем и ночью. Особенно это ощущалось в Николаевке: днем жара, ночью тельняшка, два свитера, китель, парка и… все равно холодно. Как гласит старая фронтовая поговорка: «Человек не может привыкнуть к двум вещам: холоду и бомбежке». Сейчас могу твердо сказать, с бомбежкой все же проще.

Кстати, о бомбежках. Первого июля произошел показательный для той войны случай: на ближнюю к нашей позиции дачу приехал дед на велосипеде, накопать картошки. Наши недвусмысленные предложения «опомниться и не губить себя» разбились о стену голодного дедова непонимания, мы отступили. Тогда, подождав немного, в разговор вмешались украинские минометы, их аргументы, признаюсь, были весомее. Дед, как выяснилось позже, придерживался того же мнения. Отдельные осколки минометовых аргументов срубали над нашими головами ветки с запястье толщенной, всего аргументов было сказано порядочно. Когда воцарилась тишина и улеглась пыль, нашему взору предстал доселе неустрашимый дед, чувство голода которого выгнало его аж в штурмуемую украинцами Николаевку. О голоде он, правда, уже забыл и, на бегу оседлывая велосипед, говорил что-то, общий смысл которого можно уместить в «ну нахрен эту картошку». Дед укатил в город, а мы остались.

На следующий, кажется, день я почувствовал себя нехорошо: жизненный опыт говорил о том, что я, наконец, простыл, и у меня температура. Своими тревогами я поделился с товарищами (к этому моменту кроме «Ханжоса» к нам был перекинут еще и «Шпик»). Мне посоветовали не унывать и просто сходить часик-другой вздремнуть на ближайшую брошенную дачу, что я и исполнил. Когда я в блаженной истоме упал на кровать с драным матрасом, и сознание начало сладко туманиться в ожидании долгожданного сна, где-то рядом начали падать проклятые мины. Стекла подрагивали, разрывы хамски мешали заснуть. Я, не открывая глаз, понимал, что оставаться в здании крайне опасно, что нужно срочно выходить, что обстрел может переместиться ближе и тогда, тогда… тогда… да ну нафиг, спать хочу. Обстрел прекратился, а я, проспав пару часов, встал бодрячком, без всякой температуры.

Время шло, далекие и не очень обстрелы учащались, что-то тяжелое сгущалось над нами, чувство томительного ожидания давило. Все ждали решающего удара. Третьего июля я сделал пару фотографий: «Шпик» открывающий банку консервов штыкножом, я с «Ханжосом» на нашей позиции… Это было утром, а через пару часов мы ясно стали различать рычание техники идущей на блокпост с тыла. Началось. Тут «главной скрипкой» предстояло быть мне. У «Ханжоса» ПК — в принципе, особенно с близкой дистанции, пробить БТР может зараз, только… только если пули в ленте бронебойные. У нас, естественно, бронебойных не было, так что можно было разве что «постучать» по броне. У «Шпика» вообще СКС — тут уж хоть прикладом бей… Замысел был простым и неумным (с высоты своего боевого опыта я вообще на многое, если не на все, смотрю по-другому): позиция стояла на месте, где дачный проулок встречается с асфальтом, получается Т-образный перекресток, где верхняя перекладина-асфальт, а нижняя дачный проселок, в верхнем левом углу этой схемы наш окоп, нас прикрывает огромное ореховое дерево (еще одна экзотическая для меня деталь природы). Я с РПГ при движении техники, выскакиваю на дорогу и бью головную машину. Дальше, так сказать, раскат импровизации, или «действовать по обстановке». Рев нарастает, я хватаю гранатомет под напутственное: «Ну, «Печора», давай! Не подведи!!! Постарайся в цель!!!» Выскакиваю на дорогу, метрах в ста от меня на скорости идет БТР, но это полбеды… На меня несется гордость свидомых, детище харьковского танкового завода, БТР-4, «Буцефал». В нем впервые на постсоветском пространстве на заводском уровне была осуществлена простая и эффективная система защиты: ряд наваренных со всех сторон обыкновенных стальных решеток. В 45-м году советские танкисты в Берлине наваривали на танки железные кровати и тем спасались от фаустпатронов. Прошло 70 лет, но элементарная схема ничуть не устарела. Впрочем, решетки не главное: есть у монстра много чего пострашнее. Немало общаясь потом с ополченцами на тему «четверки», могу сказать, что машина украинцам и вправду удалась. Мне доводилось слышать и о том, как «Буцефал» «два прямых попадания из СПГ выдержал», и как «на трех только работающих колесах ушел»… Давать техническую оценку машине не в моей компетенции, но на пустом месте такие «вое-поминания» тоже не рождаются. Тварь эту я узнал сразу, по идиотской, не подходящий к природе Донбасса, но рабски копирующую «фирменный» камуфляж хозяев раскраске. Тварь была выкрашена под пустыню, в которой последние десятилетия увязла и, видимо, заскучала армия США. Не более секунды на раздумье, нажатие спускового крючка и оглушительный выстрел. Отскакиваю с асфальта обратно в проулок и тону в оглушительном грохоте первого боя.