Олег Селянкин - Костры партизанские. Книга 1

Скрипнули ремни на крутых плечах капитана, чуть порозовела шея над белоснежной полоской подворотничка.

— Понимаете… Не могу полностью положиться на свою память, дело-то ведь серьезное.

Тогда майор ровным голосом и бесстрастно, очень кратко и точно пересказал капитану показания Каргина.

— Помню, было такое дело, — оживился капитан. — Только тот караул полностью погиб, выполняя боевое задание.

— Никак нет, я живой! — радуется Каргин. Он надеется и ждет, что вот сейчас безграничная радость разольется по мужественному лицу командира. Но тот хмурится, безжалостно бьет словами:

— Удрал с поста? Товарищей в беде бросил?.. Подлец! Расстрелять тебя мало!

В его голосе слышались искренний гнев, презрение и даже обида. Дескать, как же я не распознал тебя раньше, почему не выгнал из роты год назад? Сделай так тогда — не пал бы сегодня твой позор на мою голову, на всю нашу славную роту.

— До самого последнего момента был на посту, — непослушным, будто деревянным, языком говорит Каргин.

— Врешь! Врешь!.. Почему вернулся только ты один? Почему все прочие убиты, а ты живой стоишь здесь и нахально глаза таращишь?.. Все ты врешь, — убежденно закончил капитан.

— Выходит, моя вина в том, что я живой?

Но капитан Кулик уже отвернулся, считал вопрос решенным, и рядовой Каргин теперь видел только его спину, перечеркнутую ремнями.

Так же перечеркнуты, безвозвратно перечеркнуты оказались и все испытания, через которые прошел он, рядовой Каргин.

Опустив голову и не глядя по сторонам, возвращался Каргин под конвоем в тот самый сарай на окраине деревни, где под арестом сидели товарищи. Разрывы вражеских мин звонкими хлопками били по ушам, чего не было утром. Почти у каждого деревенского домика грудились раненые, меченные окровавленными повязками. Ничего этого не видел, не замечал Каргин. Перед его глазами, закрывая от него весь мир, маячила только спина капитана, перечеркнутая новыми, поскрипывающими ремнями.

Конвоир вел Каргина к одинокому сараю, скособочившемуся на южной окраине деревни. А по дороге, ведущей на запад, к фронту, широко шагал капитан Кулик. Лицо его было озабочено. Но думал он не о судьбе рядового Каргина — тот теперь для него что пустая и ржавая консервная банка, случайно попавшая на тропинку и уже отброшенная ногой. Капитан Кулик даже мысли не допускал, что ошибся, взвалив на солдата столь тяжкое обвинение. Да, на войне убивают. Так часто и много убивают, что сейчас у него в роте только сорок два штыка. Все прочие пали смертью храбрых. Значит, караул из одиннадцати человек просто был обязан погибнуть, когда на него навалилась отлаженная военная машина фашистов. Так он, капитан Кулик, и доложил по команде. И вдруг является какой-то прохвост и нахально врет, будто ему в самую последнюю минуту удалось невредимым выскользнуть из той чудовищной мясорубки!

Только не на дурака нарвался, мы и сами теперь в войне мало-мало разбираемся. Нас теперь, как того воробья, на пустой мякине не проведешь!

Капитан Кулик пришел в армию в 1928 году. Сначала был красноармейцем, а теперь стал командиром роты. Влюбленный в армейскую дисциплину, он считал выполнение приказов начальников смыслом всей своей жизни. Приказывают капитану Кулику маршировать с ротой по дорогам — он честно марширует, стараясь прибыть в указанные пункт точно в назначенное время. На все вопросы о том, куда и зачем вдет рота, у него был один ответ, который он считал точным и исчерпывающим:

— Командование приказало!

Он сам готов был выполнить любой приказ. Этого же требовал и от подчиненных. Уже одно то, что рядовой Каргин догнал роту, насторожило капитана: лично он скорее бы умер у порога охраняемого объекта, чем признал бессмысленной его оборону и подумал о спасении собственной жизни. А этот еще и радуется, что уцелел! Да настоящий человек, окажись он на месте этого солдата, глаз бы на людей не поднял!

После простора деревенской улицы в сарае так темно, что Каргин сначала увидел только лица своих товарищей. Белыми пятнами придвинулись они из темного угла.

— Что так долго? Думали, тебя сразу в часть, — сказал Григорий, пряча радость под напускным равнодушием.

Каргин не мог врать этим парням, которые, казалось, пока только одни полностью верили ему. И он рассказал все.

Григорий с Юркой переглянулись, а Павел взял Каргнна за локоть, потянул за собой:

— Сядь, отдохни.

На земляном полу лежит шинель. Ее, одну на всех, дали ночью, чтобы было теплее. На нее и сел Каргин, обнял руками колени, с такой силой сцепив пальцы, что кисти широких и сильных мужицких рук опутали свинцовые узлы вен.