Александр Воинов - Отважные

— Ясное дело — брать машину на буксир и тянуть, — сказал сосед Соколова, шофер Гераскин, у которого от взрыва бака с бензином было обожжено все лицо. Сейчас оно уже подживало и почти сплошь было покрыто густой зеленой мазью; от этого он казался загримированным под лешего.

— Легко сказать, — отозвался Соколов, быстро оборачиваясь к Гераскину. — Мы, наверное, сто раз пробовали остановить проезжавшие машины. Куда там! Никто не остановился, как мы ни кричали…

— Бывает, — как-то виновато согласился Гераскин.

— Что же мне было делать, товарищ Стремянной? — Соколов схватил Стремянного за руку. — Ну, скажите хоть вы! На машине у меня сундук с деньгами, я отвечаю за них головой…

— Дело сурьезное, — сказал усатый солдат.

— То-то и есть. — Соколов на лету поймал сочувственный взгляд и ответил на него кивком головы. — Очень серьезное… Тогда я решил послать одного из автоматчиков, Еременко, пешком в штаб дивизии за помощью, а сам с другим автоматчиком и шофером остался охранять денежный ящик.

— Правильное решение, — поддержал Федюнин.

— Ну вот, — продолжал Соколов, подбодренный общим дружелюбным вниманием, — тут и началось… Проходит час, два… Еременко не возвращается. Помощи нет. И вдруг снова бомбежка. Мы опять залегли в канаву… — Соколов помолчал. — А дальше я ничего не помню… Контузило меня… Очнулся в плену… в каком-то бараке. Лежал целый день на охапке гнилой соломы. Пить даже не давали…

— Сволочи! — послышалось из другого конца палаты.

— Но хуже всего стало потом, — угрюмо сказал Соколов, — когда они по документам выяснили, что я начфин. Тут уж такое началось… — Он провел ладонью здоровой руки по лбу и на секунду зажмурился.

— Ну, а знаете ли вы что-нибудь о судьбе тех, кто был с вами? — спросил Стремянной. Ему хотелось хоть ненадолго отвлечь Соколова от особенно мучительных воспоминаний.

Соколов поднял припухшие веки и посмотрел на Стремянного.

— Только об одном, — медленно ответил он и опять прикрыл глаза.

— О ком же?

— Об одном из автоматчиков, Еременко. Переводчик мне говорил, что он был в концлагере, но как будто погиб.

— А где же были вы?

— Я? — Соколов криво усмехнулся. — Я почти все время сидел в гестапо, в подвале. Меня то допрашивали три раза в день, то забывали на целые недели…

Стремянной придвинулся поближе:

— А на строительстве укрепрайона вы не были?

— Да вот неделю назад и туда послали, — сказал Соколов, — как же!.. Там такие укрепления! Такие укрепления!.. — Он сжал зубы, и от этого на скулах у него заходили желваки. — Можно всю дивизию положить и не взять!..

— Это вы уж слишком, товарищ Соколов. Напугали вас!.. Не так все страшно, как вам кажется, — ответил Стремянной. — Однако это хорошо, что вы там побывали… Как видите, не было бы счастья, да несчастье помогло. Попозже я к вам зайду с картой, и мы подробно поговорим. А пока припомните, как в укрепрайоне организована система огня.

— Конечно, обо всем укрепрайоне я не могу сказать, — произнес Соколов подумав, — ведь я только несколько укреплений и видел.

— Где?

— Да вот доты в районе одной деревни. Там их штук пять. О них я могу рассказать подробно.

— Что ж, о чем знаете, о том и расскажете.

Наступило короткое молчание.

— А знаете, товарищ Соколов, — сказал Стремянной, чтобы прервать тишину, — Еременко-то ведь мы нашли!.. Я сам привез его в госпиталь. У него были обморожены обе ноги…

Он не успел договорить. Соколов изменился в лице. Челюсти его сжались. Глаза расширились.

— Вы нашли Еременко? Это очень хорошо!.. Теперь будет кого расстрелять!.. Я хотел об этом сказать дальше. Это ведь он привел те немецкие бронемашины, на одну из которых был переложен сундук с деньгами. Он!.. Негодяй!.. Из-за него меня в плен взяли… Из-за него погиб шофер и Березин!..

— Откуда вы знаете? — спросил Стремянной.

— Узнал во время допроса в гестапо… У нас была с ним даже очная ставка… Где он?.. Скажите мне, где он, — я уничтожу этого труса и подлеца! Задушу собственными руками!

Соколов вскочил с койки, лицо у него горело. В исступлении он ударил больной рукой по железной спинке кровати и тяжело застонал.

— Да успокойся, успокойся, товарищ Соколов! — закричали с других коек.

Стремянной взял его за плечи и посадил на одеяло.

— Ложитесь, ложитесь, без разговоров!.. Еременко нет. Он умер. Не выдержал операции.

Соколов обессилено откинулся на подушку. Его лицо и грудь покрылись потом. Несколько минут он лежал с закрытыми глазами.