Луи-Поль Боон - Моя маленькая война

Теперь ему приходится прятаться. Вы думаете, кто-нибудь еще вспоминает о нем? «Мы съедаем бутерброд с джемом, — говорит он, — а потом спим целый день. От этого здорово поправляются».

Они обнаружили немецкого солдата в пшенице, растущей вдоль деревенской дороги, по которой я всегда хожу к Гастону, — дети услышали его крик, похожий на вой дикого зверя. Я прошел по этой дороге пять минут назад и ничего не видел и не слышал, а он все это время, оказывается, сидел в недоспелой пшенице. Он не ел семь дней, и его воспаленное горло могло издавать только звериные звуки. У него распухли колени, ступни ног были покрыты струпьями. Ему дали молока и белого хлеба, а дети, которые давно уже забыли вкус белого хлеба, стояли вокруг и смотрели. Солдат сказал, что он дезертир, бежал с побережья. Его спросили, от кого он прячется, и он ответил: «Полевая жандармерия».

Пьер считал, что солдата все равно расстреляют.

Гастон сказал, что дезертиров заставляют таскать камни на высокую гору и сталкивать их вниз, потом снова поднимать и снова сталкивать вниз.

Гюст, парикмахер, сказал, что дезертиров не расстреливают, если им исполнился двадцать один год. В Германии пятнадцать лет считаются возрастом, когда можно обрюхатить девчонку, а в двадцать один год парень становится полноценным солдатом.

А Карел, мясник, сказал: «Те-те-те, раз он солдат, его место на фронте, под огнем, в гостях у смертяшкиной».

Как метко говорят в народе. Про подбитый самолет, который, заваливаясь носом, в течение часа тащится за другими самолетами, говорят, что он ИДЕТ НА КОСТЫЛЯХ.

— Мы можем еще продать наше пианино, — сказала жена. Я молча смотрел в сторону, отлично понимая, что значило для нее это пианино: единственный предмет, которым мы могли подпереть остатки нашей буржуазности. И потом — к чему скрывать, — для меня это пианино тоже кое-что значило. Я любил сидеть в саду на скамейке и слушать звуки пианино, льющиеся из дома, даже если это была всего лишь песенка «Дождь стучит в ваши окна». В конце концов, о вкусах не спорят: один любит пиво, другой девчонок, которые проезжают мимо на велосипедах, а я предпочитаю льющиеся из окон звуки пианино. О, этот не поддающийся голосу рассудка романтизм, которому бессмысленно противиться! Я написал объявление: «Продается пианино», выставил его в окне, и мы сразу почувствовали себя пауками, ждущими, когда прилетит муха.

— Кажется, объявление слишком мало, — сказал я.

В это время пришел булочник. Мы пытались от него отделаться, чтобы написать объявление побольше размером, но булочник не двигался с места, повернув к нам свою длинную, глупую физиономию.

— Я насчет пианино, — сказал он наконец, — можно его посмотреть?

Мы провели его в комнату и остановились в ожидании рядом. По его лицу ничего нельзя было определить, оно было таким же идиотским, как и всегда.

— Нет, — сказал он наконец. — Я думал, что это такая штука, которая играет сама.

— Пианино, которое само играет, если в него бросить монетку, есть в кафе за углом, — сказала моя жена. — Может быть, хозяева согласятся продать его вам?

И мы втроем пошли смотреть электрическое пианино. Булочник бросил в щель монетку, и пианино заиграло. При виде клавишей, которые прыгали вверх и вниз без прикосновения руки человека, булочник засмеялся.

— Прямо колдовство какое-то, — сказал он. Он не стал даже спрашивать цену, его интересовало только одно: как он доставит пианино домой.

— Мы погрузим его на телегу, я дам лошадь, — сказал хозяин кафе. — Но сначала я хочу угостить всех присутствующих.

Булочник запротестовал.

— Я угощаю всех, — сказал он.

Они оба угостили всех нас, потом угостил еще раз булочник, потом — хозяин кафе, и вскоре мы стояли вокруг пианино и смотрели совершенно пьяными глазами на клавиши, которые прыгали вверх и вниз, воспроизводя звуки песенки «Рамона, ты лучшая девушка в мире». Булочник знал эту мелодию и начал подпевать, потом он протанцевал с хозяйкой и снова угостил всех нас. Он вспомнил своего отца, бедного пекаря, который погиб во время бомбежки, и, вспомнив его, заплакал.

— Жаль, отец не видит, какие деньги я теперь зарабатываю, — сказал он.

В это время открылась дверь кафе, и на пороге появилась жена булочника, разыскивающая пропавшего мужа.

— Ты опять нализался и платил по тридцать пять франков за рюмку? — спросила она.

Булочник втащил ее внутрь, крепко обхватил за талию и начал с ней кружиться. Он непременно хотел, чтобы и она тоже выпила. А потом он снова заплакал и сказал: