Альберт Мальц - Крест и стрела

— Вот как? Ток либо поможет, либо… Разумеется, голубчик, у вас, наверное, в сорок пять лет рак желудка.

— Благодарю вас.

— А я при чем? Благодарите ваших соотечественников из концлагеря.

Фриш сел на губчатый электрод. Другой электрод он приложил к животу.

— В наших концлагерях развиваются чрезвычайно интересные болезни, — сказал Цодер, включая ток. — Тайна костей динозавра побледнеет перед загадками, с которыми столкнутся будущие антропологи. «Итак, подумаем, — будут размышлять они. — По-видимому, перед нами братская могила немцев двадцатого века. Но какое странное разнообразие костных повреждений: разбитые коленные чашечки, раздробленные суставы пальцев, переломы тазовых костей — очень любопытно. Быть может, у немцев под влиянием климата развивалась особая хрупкость костей или это от недостатка кальция?» — Цодер невесело засмеялся. Придвинув табуретку к процедурному столу, он подсел к Фришу и устремил на него злобный взгляд. — Эх вы! — презрительно воскликнул он. — Вы прошли через все это, а не я. Почему вы бережете жизнь таких чудовищ?

Фриш пожал плечами.

— Я не берегу… Вы об этом хотели поговорить со мной?

— Нет, — пробормотал Цодер. Он помолчал, потом вдруг произнес: — Слушайте, будьте со мной честны. В тот раз, когда мы поссорились, вы сказали, что я сумасшедший. Вы действительно так думаете?

— Нет, — спокойно солгал Фриш. — Я просто разозлился тогда. Могу я повидать Веглера?

— Разумеется, нет. Слишком опасно!

— Это уж мое дело.

— А почему вы хотите его видеть?

— По многим причинам.

— Это невозможно. Сиделка стережет его, как овчарка. Я рассуждаю вполне логично, как вы находите?

— Да. Если вы действительно хотите помочь, то можно придумать, как мне повидать его.

— Я истерзанный человек, пастор. Я буду откровенен с вами. В последние дни я часто подумываю о самоубийстве. Для чего мне жить? Ради чего живете вы, пастор?

— Ради многого.

— Ах да, — безрадостно засмеялся Цодер. — Ради освобождения немецкого народа, так ведь? И ради вашего рака.

— Так как же насчет Веглера? Разговор с ним может оказаться очень важным для дела.

— Все должно идти своим логическим путем, — пробормотал Цодер. — Слушайте, быть может, я немножко ненормален. Я ведь врач и могу наблюдать за собой. Я не забываю о том, что сидел в сумасшедшем доме. Паралич, который хватил меня в Польше, был чисто нервного происхождения. Я это понимаю.

— Как же насчет Веглера? — тихо повторил Фриш. — Прошу вас… у нас нет времени для приятной беседы.

— Я к тому и веду. Все это связано одно с другим. Видите ли, я хорошо разбираюсь в себе. Я сознаю, что иногда мне в голову приходят странные мысли. Я плохо сплю. Я очень нервен. Но с другой стороны, я не теряю чувства логики. И если вы будете придерживаться логики… Будете?

— Конечно, — ответил Фриш, не понимая, о чем речь.

— С Веглером дело обстоит так. Либо он все еще без сознания, либо притворяется. Перед вашим приходом меня позвала сиделка. Она клянется, что, проходя мимо его палаты, слышала его голос. Нет, это не то, что вы думаете. Температура у него повышена, но не настолько, чтобы вызвать бред. И никаких причин такого затяжного бессознательного состояния я не вижу. Но даже если причина существует, я могу привести его в себя уколом стрихнина. Однако… это даст возможность Баумеру учинить допрос.

— Ну?

— Вопрос в том, должен ли я делать укол?

— То есть должны ли вы помогать Баумеру? — с холодным презрением спросил Фриш. — Это и есть ваша главная проблема? Конечно, помогайте Баумеру! Руководствуйтесь тем, как поступила бы ваша покойная дочь. Она, конечно, одобрила бы ваше сотрудничество с баумерами! Быть может, Веглер в полусознательном состоянии скажет и то, что ему известно обо мне — а ему кое-что известно! Можете ликовать — Баумер увеличит вам табачный паек!

— Погодите, — хрипло сказал Цодер. — Выслушайте меня, пожалуйста. — Его уродливое морщинистое лицо стало вдруг жалким. — Как вы думаете, почему я задержал Баумера до утра? Конечно же, чтобы сначала поговорить с вами. Я знаю, я говорю путано. Но я хочу поступить справедливо. Помогать Баумеру — нелогично, но помогать Веглеру — тоже нелогично. Я должен придерживаться твердых принципов. Это все, что у меня осталось, — мои принципы. Вы даже не знаете, пастор, какой вулкан недоверия постоянно кипит во мне!

— К кому?

— К кому? Да хотя бы к вам, — с яростью сказал Цодер. — К вам, потому что вы — немец. К Веглеру, потому что он — немец. К самому себе, потому что я — немец. Нет, на этом вы меня не поймаете, — хитро усмехнулся он. — Тут я вполне логичен. Я помню о своих человеческих принципах. Вы меня не собьете.