Шамиль Ракипов - Откуда ты, Жан?

Вот оно и то место, где мальчишки стояли недавно. Когда-то хорошо протоптанная тропинка, из-за того, что по ней перестали ходить, по краям заросла травой. На сырой чёрной земле отпечатались небольшие следы.

Здесь прошёл Андрейка. Рядом виднелись другие следы, побольше, будто медведь протопал. И чем-то понатыкал в земле круглых дырочек. Видно, старик проковылял с палкой — шёл с базара мимо церкви… Больше ничего здесь не было подозрительного. Всё хорошо знакомо. И дверь железная. Сколько раз открывали её с ребятами. Одному же теперь идти в церковь — как-то не того… Над головой пролетел воробей и скрылся в окне церкви. За ним другой. Вот бессовестные: кто-то из них капнул Ване прямо на руку. Он вытер замазанную руку рубашкой. Всё просто, всё обычно: и воробьи туда-сюда летают, и голуби воркуют на карнизе. Чего бояться!

Ваня подошёл к двери, но прежде чем открыть её, сказал громко, так, чтобы слышали ребята:

— Сезам, откройся!

И что за чудо? Железная дверь, как в сказке, раскрылась. Ваня сперва попятился, потом, преодолевая страх, осторожно заглянул в церковь и там увидел шагнувшую к нему чёрную женщину с палкой.

— Вот она! — крикнул Ваня.

И в то же мгновение чёрная тень взмахнула руками, словно коршун крыльями, что-то сверкнуло вверху, и палка обожгла ему голову. Мальчик, охнув, покачнулся: перед глазами его заплясали зелёно-красные шарики, затем всё перевернулось и растаяло, как в тумане…

У женщин двора только и разговору про Ваню. Самые старые уверяли, что мальчика в церкви ударил дьявол, и доктора теперь не смогут вылечить, надо найти знахарку — та заговорит болячку в два счёта. Ирина Лукинична хотела пригласить Глафиру, но той и след простыл. Постоянного места нет у тётки, живёт у чужих — сегодня здесь, а завтра — там. Где ж её найдёшь?

Сыновья, когда услыхали, что мать разыскивает Глафиру, сказали, что её нельзя пускать и на порог. Особенно возмущался Николай.

— Зря беспокоишься, мама. Не чёрт и не дьявол стукнул Ваню по голове, он сам ударился об дверь. До свадьбы заживёт, заплата — на себе…

И вправду, рана была небольшая, но врач велел несколько дней полежать в постели.

Дома Ваня остаётся один. Мать и брат на работе. Николай уходит с рассветом, а приходит поздно: спешно вытаскивают плоты. Мать на работе бывает не так уж долго. Только с ней в последнее время что-то случилось, почти не разговаривает с Ваней. Обиделась. Ваня сказал ей: «Штаны порвались, мама, зашей, пожалуйста!» В другое время она, поворчав, тут же взяла бы нитку с иголкой, а сегодня вдруг отказалась:

— На дурном пути порвал их! Зашивать не буду.

— Ладно, пусть они до конца порвутся.

— Тебя уже и так зовут бродягой. Непутёвый. Может, и вспомнишь мои слова, да будет поздно.

Что-то ещё проворчав, кажется: «Не будешь ходить по дурной дороге», мать куда-то ушла из дому.

Невесело Ване. Ох, как невесело. И книги надоели. Какие только мысли не приходят в голову, когда лежишь один в комнате и смотришь на старые ходики, на маленькую фотографию отца рядом с ними, на большой образ девы Марии, поднятый в углу к самому потолку и загаженный мухами. Часы-то можно купить новые, в магазине их много: и с кукушкой, и будильники разные, что звоном своим будят на работу рано утром. А вот отца — нет…

Скоро Харис придёт из школы. С кожаной сумкой за спиной. Ступит на порог и, как всегда, скажет весело: «Привет, Жан-Вальжан!» Если же просто поздоровается, без привета, значит, ничего радостного в школе не было. Вчера именно так он и поздоровался. Показал, что задали на дом, спросил про здоровье, потом сообщил, что у них дома собираются блины печь из крахмала, и, сославшись, что нужно помочь матери, торопливо ушёл.

Ваня хотел было подняться, но голова закружилась. Дела, видать, неважные. Сколько же можно лежать? Доктор советует не шевелиться. Но так нельзя. Надо начинать гимнастику, не то совсем раскиснешь. Будто не четыре дня лежишь в постели, а четыре года!

Наутро Ваня пошёл в школу — не выдержал. И там узнал о печальном событии: в школьной стенгазете появилась очень злая заметка «Героический поход Вани Кабушкина в церковь». Обиженный, пошёл он тогда в учительскую, рассказать обо всём Николаю Филипповичу. Но классного руководителя, оказалось, недавно положили в больницу.

— Зачем же ты скрывал? — упрекнул Ваня Хариса.