Шамиль Ракипов - Прекрасны ли зори?..

Как же быть? Вот задача! И друга не выручить из беды нельзя. Вон даже в старое время полководец Суворов говорил: «Сам погибай, а друга выручай». Про это в книжке написано. Правда, тогда война была, но дружба и в мирное время остаётся дружбой. Придётся всё-таки рискнуть…

Я обошёл дом со всех сторон — провёл разведку. Взрослые сидели в саду и, о чём-то увлечённо разговаривая, услаждались чаем. Я бесшумно, словно кошка, юркнул в окно. Открыл сундук. Просунув руку, нащупал сапоги за «ушки» и по одному вытащил их наружу и, молнией выскочив за ворота, сунул сапог в руки Ивану:

— Примерь.

Удивился Иван, растерялся. Надеть-то надел, но слепой заметит, что ноги у Ивана разные: один сапог больше, другой меньше.

И надо же было в этот момент выйти из калитки дяде Давиду и Халиулле-абзыю! Они пребывали в приятном настроении. Дядя Давид, мурлыкая под нос какую-то песенку, сбросил с телеги целый ворох берёзовых веников и стал запрягать лошадь. А Халиулла-абзый велел нам перетаскать веники в сарай.

— Пока сложите в углу, — сказал он. — А завтра к веникам добавим мяты и полыни для запаха и подвесим сушиться. Сейчас дядя Давид едет на кладбище. Полезайте в телегу, с ним поедете. На обратном пути насобирайте побольше мяты и полыни.

— Ай, отец, — обратилась к мужу Шамгольжаннан-жинге, выглянув из калитки, — зачем на кладбище рвать? Пусть лучше проедут подальше, в поле. А то полынь с кладбища… Лучше умереть, чем прикасаться себе в бане такими вениками!

Халиулла-абзый насупился, но, соглашаясь, закивал:

— Ладно, дети, пройдите к полю вдоль балки. Заодно травы накосите. Лошади надо что-нибудь ночью пожевать.

Это мне сказал Халиулла-абзый. И ещё троим ребятам, что играли с нами в футбол. А Габдулла отнёс веники и не вернулся, незаметно смылся в сад. Калимулла спрятался за поленницу дров. И Хабибулла бы улизнул, да только он очень любит щавель. Как окажется в поле, глаз не отрывает от земли. А то, бывало, растянется на пузе и лёжа уплетает кислый щавель. Наш бычок и тот не так любит щавель, как Хабибулла. По этому он первый прыгнул в телегу и занял место поудобнее. Остальные его братья не то испугались, что и всем влетит за сапоги, не то после игры в футбол устали, и теперь лень было ехать в поле.

Я хотел отворить ворота и, зайдя во двор, подналёг на перекладину, чтобы отбросить её, но кто-то сильно толкнул ворота, и я не успел отскочить, шлёпнулся бы на землю. Гляжу, стоит в воротах косой Ханафи, муэдзин. [5] Муэдзúн — служитель мечети, пятикратно в день читающий с минарета азан — призыв на молитву. Борода взъерошена, глаза вытаращены, злобно сверкают. К тому же Ханафи не один пришёл, привёл с собой четверых стариков.

Этот тщедушный на вид, сутуловатый пожилой человек во все времена года ходил в лёгкой латаной одежде и потёртой каракулевой шапчонке. Мне не раз доводилось слышать, как он ядовито высмеивал парней и девушек, прогуливающихся под руку. Он прогонял палкой тех — будь то мужчина или женщина, — кто заходит к соседям в гости босиком или без головного убора: это якобы по мусульманским обычаям является дурным поступком.

При виде его у меня в голове промелькнула мысль: «Что же мы натворили? Почему к нам явился этот злой человек?..»

Ханафи, раскрасневшийся, как рассерженный индюк, вплотную приблизился к Халиулле-абзыю. Задрав голову, выставил растрёпанную бородёнку, сузил глаза да так и замер в этой позе. Только ноздри раздувались и шумно втягивали воздух. Вдруг встрепенулся, ткнул в воздух толстой палкой, показывая на дым, вьющийся из трубы над нашей крышей. Он прокашлялся, чтобы голос его звучал громче, и начал возмущённо кричать, брызжа прямо в лицо Халиулле-абзыю слюной. Он говорил торопливо и задыхался. Произносил какие-то странные слова, якобы из корана, смысл которых мне был непонятен.

Другие старики согласно кивали головой. И это, видать, косому Ханафи придавало уверенности в себе.

— Я готов стать жертвой во имя нашей веры, но не успокоюсь, пока не проткну котёл этих безбожников! — воскликнул он, размахивая палкой, и решительно зашагал к нашему дому.

Дядя Давид, удивлённый неожиданным появлением странного взбалмошного старика, замешкался и выпустил повод, за который удерживал лошадь. Когда Ханафи замахнулся палкой, лошадь испугалась и прянула в сторону. Телега хрястнула и опрокинулась. Хабибулла с истошным воплем вывалился из неё и откатился в сторону. И в это мгновение рядом с ним гулко ухнуло что-то увесистое, тяжёлое. Это упал из телеги прикрытый сеном красиво выделанный из дуба новёхонький могильный крест. И не перекувырнись Хабибулла разочек через голову, быть бы ему придавленным тем крестом.