Олег Смирнов: Красный дым

Стараясь не сутулиться и не дёргаться, полковник Ружнев скомандовал:

— Ракету зелёного дыма!

Сержант из личной охраны командира полка поднял кверху ракетницу и выстрелил. И все подняли головы, проследили за дымным полётом ракеты. Когда, отгорев, она упала наземь, полковник взмахнул рукой:

— Полк, слушай мою команду! Подготовиться к движению! Шагом арш!

Первым зашагал взвод автоматчиков, усиленный ручными пулемётами, — он и будет уничтожать мотоциклистов, прокладывать дорогу всей полковой колонне — за ним группа начальника штаба, а там уж подразделение за подразделением.

Полковник Ружнев стоял на краю опушки, и перед ним проходили роты и батальоны, и он с горечью думал, как поредели подразделения. Довести бы хоть этих без потерь. Но потери будут. Какие? Хочется верить — небольшие. Полк будет жить. Знамя вынесем, костяк личного состава, и прежде всего командного, сохранится, кости обрастут мясом, то есть пополнимся людьми и техникой. И ещё повоюем, полк Ружнева ещё скажет своё слово!

Ружнев на секунду опустил набрякшие веки и как будто вместо топота сапог и копыт, скрипа колёс, лязга железа, командирских басов, свистящего дыхания людей и лошадей услыхал взрывы бомб, снарядов и мин, разрывы гранат, пулемётные и автоматные очереди, стоны раненых и предсмертные вскрики убитых. Он вздрогнул и открыл глаза.

Ряд за рядом, нестройно, как бы вразброд, проходили перед ним, своим командиром, стрелки, пулеметчики, саперы, минометчики, артиллеристы — где пушку тащили, рвя постромки, коняги, где люди, рвя себе жилы, — покачивались, накренялись на вымоинах обозы хозроты и санроты, в повозках лежали раненые, и Ружневу представилось, каково им на этих чертовых промоинах. О чём думают? Нет, он всех своих людей выведет, пусть раненые ничего такого не думают, их не бросят.

По бокам Ружнева, словно охраняя его, стояли комиссар и особист, вместе с ним глядели на полковую колонну. Потом комиссар отошёл и, кивнув: «Ну, Дмитрий Дмитрич, я пошёл», — пристроился к стрелкам, сухотелый, перекрещенный скрипучими ремнями, со «шмайссером» на плече. Потом и особист, молча, даже не кивнув полковнику, прилепился к минометчикам, зашагал обочь, полноватый, на заду — расстёгнутая кобура с пистолетом, походка какая-то прихрамывающая, хотя ранен осколком в плечо, наверное, поэтому одно плечо выше другого — приподнял, оберегает.

Трофименко прикидывал: как только ружневский авангард завяжет бой с мотоциклистами на выходе из лесу, главные силы противника немедля придут в движение, поспешат к месту перестрелки. И наткнутся на заслоны семнадцатой заставы. Нет, нет, нет, пускай они и ушли с границы, но семнадцатая живет и действует. Да, да, да, вот-вот снова начнет действовать. Когда именно? Через сколько времени? Жди, лейтенант Трофименко, жди. События сами на тебя надвинутся.

Он опять приложился к горлышку фляги и засек: старшина Гречаников тоже приложился к фляжке, но у него не водичка, а водочка, трофейный шнапс. Пусть выпьет немножко, взбодрится перед боем. Всем бы надо взбодриться, да только не алкоголем. Верой, надеждой и любовью взбодриться. Именно! Верой в наше правое дело, надеждой на победу и любовью к Родине. Подумать так можно, вслух произнести — нельзя, выспренне прозвучит, звонко.

Вот она — Родина: желтая на холмах рожь, желтая в низине речонка, среди травяной мелочи — подорожника, манжетки, копытня, пастушьей сумки — пестреют маки, ромашки, полевые гвоздики, цикорий, васильки, не голубые, как в России, а синевато-лиловые; бережно обкошенные островки словно звенящей своими цветами — бубенчиками мальвы; на лугах вянет скошенная трава, кое-где собранная в стожки; у лесного окрайка — зеленой воды озеро, с кувшинками, с водяными лилиями, но берегу — метёлки камыша, за камышом — стена леса: и бук, и граб, и смерека, и сосна, а подале от них, на отшибе, будто отбежала, одинокая береза; туман поднимается, рассеивается, и над тобой высокое-высокое небо, по которому от недальних Карпат наплывают белесые облака; в лесочке стонут дикие голуби; в луже неподвижно, как цапли, стоят вороны. Эх, вы, вороны и горлинки, улетайте, покуда не поздно. Да и всей этой полевой и лесной красоте не поздоровится, когда взрывы вспашут округу. Кровь пропитает землю. А на крови можно поскользнуться. Это вам, господа хорошие, ублюдки гитлеровские, говорит лейтенант погранвойск Трофименко Иван.

И поскольку он не первый месяц был лейтенантом пограничных войск, Трофименко от мимолетнего любования земной красотой снова перешел к оценке местности с точки зрения сугубо военной: через речку, водный рубеж, немцы вряд ли полезут, озеро — тоже для них преграда, во ржи, на холмах мы будем косить их пулеметами, а вот по оврагам смогут к нам подобраться, если по проселку не пройдут; небо пока чистое, удобное для действий авиации, но тучи с Карпат натягивает, может быть, облачность увеличится, погода будет нелетная, дай-то бог, а то «юнкерсы» и «мессершмитты» — пресволочная штука.