Виктор Николаев - Живый в Помощи(Записки афганца 1)

Судьба группы прояснилась в четыре утра, когда к блокпосту, часто и долго кланяясь, размахивая чалмой, приблизился старый, не в меру улыбчивый дехканин. Он вел за собой одетого в „духовскую“ одежду совершенно седого и, на первый взгляд, сошедшего с ума десантника. В отличие от улыбчивого старика боец пугливо озирался, вздрагивал и ежился от любого случайного движения руки.

Полчаса потребовалось, чтобы старик объяснил случившееся. Он нашел этого парня еще вчера засветло в одном из предполагаемых засадных мест, высоко в горах у ручья. У дехканина там было небольшое маковое поле, куда он приходил дважды в неделю для прополки. Мак убрали, и старик хотел подготовить поле к зиме. Когда он подошел к роднику, то увидел странно застывшую сидящую фигуру солдата, в полуметре от лица которого сидела кобра с раздутым капюшоном.

Старик прогнал змею и привел в чувство парня, который вспомнил, зачем пришел сюда. А вспомнив, бросился к месту, где находилась группа. Не поспевающий за ним старик нашел его минут пять спустя в густых каменистых зарослях. Представшая взору картина потрясала своей жестокостью.

Десантники, уложенные кругом, голова к голове, вернее сказать, тем местом, где должна быть голова, со связанными руками — ладонь одного в ладони другого, как в мужском рукопожатии, представляли собой нечто вроде большой цветущей кровью ромашки. У ног каждого лежала его голова, разбитая всмятку со вставленными в рот мужскими достоинствами. „Духи“ не отличались особой изобретательностью.

Как могло случиться, что так быстро убили девятерых человек, успев даже вывернуть им карманы, навсегда осталось загадкой. Но промыслом русского Бога мудрый афганский змий спас одному из десантников жизнь. Через четыре часа Аркаша на двух „бэтээрах“ вывез своих людей на „Чайку“, предварительно каждого завернув в плащ-палатку. Вечером „Скобе“ предстояло доставить их в Кабул, захватив в Бараки еще троих „двухсотых“.

Взлетев с „Чайки“ с грузом „двести“, состоящим из этих девяти человек, одетых во все чистое, два борта ходко пошли на Бараки, прозванном на армейском просторечье „язвой на теле Востока“. Там дислоцировалась часть, являвшаяся одним из ответвлений „Чайки“. Бараки служили воротами, через которые шли из Пакистана все дьявольские грузы, на перехват которых выходили и эти девять сибиряков.

В Бараки приземлились в час ночи. Все свободные от дел десантники собрались на решетчатой небольшой взлетной полосе, чтобы проводить своих друзей. Так как ведущий борт был уже занят девятью „ноль-двадцать-первыми“, то тяжело раненых — „двухсотых“ Виктор с ребятами принимали на второй вертолет.

Попрощались, выпили, поцеловались, и пара вырулила на взлет. Вдруг выключенные бортовые огни (взлетали в полной темноте) зажглись снова.

— Что? — спросил Виктор.

— Сам не понимаю, — ответил командир. — Кабул не дает „добро“ на взлет. Введен литер „А“ на воздушное пространство по нашему курсу. Теперь, пока какой-нибудь чинуша не пройдет над нами выше десяти тысяч, мы будем ждать.

— Долго? — спросил Виктор.

— Никто не знает, нам же не сообщают время взлета.

А в лобовое стекло вертолета уже стучали баракинцы:

— Что стоим, мужики?! — орали они. В голосах пока сквозило удивление. Командир откатил блистер и выключил двигатель.

— Кабул не дает взлет, — прокричал он, — придется подождать.

— Как подождать?! — закипели местные. — С ума сошли?!! Раненых же надо немедленно доставить в кабульский госпиталь!

Подбежавший баракинский комбат потребовал откатить люк. Навалившись на командира вертолета, он, еле сдерживая себя, прокричал:

— Там их уже „бэтээры“ ждут на полосе, чтобы доставить на операцию. У них счет идет на минуты.

— Ну, не могу я, — безсильно отбивался командир вертолета.

Попытавшегося вмешаться, чтобы объяснить положение, Виктора, комбат грубо треснул кулаком в грудь:

— Заткнись! А в открытый блистер уже орали взбешенные десантники:

— Вам что, этот борт с „козлом“ на десяти тысячах мешать будет? Вы же выше четырех не идете.

— Не дает нам Кабул „добро“, — попытался еще раз миролюбиво объяснить ситуацию вертолетчик, но получил такой удар по лицу, что голова дернулась и ударилась о бронеплиту за спиной и по вертолету прошел гул.

Открывший было рот, чтобы вступиться, Виктор тут же получил короткую затрещину, после которой еще три дня объяснялся только на пальцах. Рассвирепевший комбат, стоя на коленях перед одним из раненых, у которого изо рта тонкой струйкой сочилась кровь, зловеще произнес: