Ксения Ершова-Кривошеина - Вера, надежда, любовь

— Это что-то вроде дизентерии? — Ленчик о гриппе ничего не слышал, но подумал, что в такую жару в городе любая дрянь может появиться, а потому нужно мыть фрукты и овощи кипяченой водой.

— Расскажи-ка об этом французском слависте, Жане Нуво. Как они с поэтессой общались, о чем говорили, какие планы строили? — Лысый разлил еще коньяка, встал, прошелся по кабинету и включил вентилятор.

Ленчик взмок, темная прядь длинных волос отклеилась и непослушно падала на глаза, и как он ни старался прилизать ее гребеночкой, никак не получалось поставить ее на прежнее место. Несмотря на открытое окно, в комнате было душно, день догорал, в коридоре за дверью ни звука, ковровые дорожки скрадывали шаги сотрудников.

— Как я понял из разговора, она еще ему кое-что собирается передать для этого издательства. Как оно называется… ИМКА, что ли? Тамаре Николаевне предложили печататься под псевдонимом, но она заявила, что ничего не боится и прятаться не собирается. Может, она думает, что ее не тронут из-за отца-академика?

— Что я могу тебе сказать на это? Мы готовы, конечно, оградить от неприятностей прежде всего семью, а потому вызовем ее, поговорим, объясним, припугнем. Надеемся, что голос разума в ней восторжествует. Она ведь не сумасшедшая, чтобы калечить свою жизнь из-за каких-то стишков?

— Да уж, странная ситуация, ведь не девочка, а уже вполне в годах, живет в роскоши, дочь красавица, муж тихий, приличный.

В голове у Ленчика промелькнула мысль, но он ее сразу прихлопнул, как надоедливую муху, нет, с мужем все в порядке, он и вправду в другом городе.

— Вот полюбуйся, — и Виктор Иванович положил на стол небольшой журнальчик, — это “Континент”, издается в Париже, главный редактор Максимов, когда-то был вполне нашим писателем, а как уехал за бугор, так продался за деньги ЦРУ и издает всякое мракобесие. Тут и славист Жан Нуво пописывает, рассказывает о Солженицыне, о своих встречах с Пастернаком… что ни слово, то ложь. Да ты полистай, тебе полезно знать врагов в лицо и с кем твоя бальзаковская красавица связалась.

Ленчик заглянул в оглавление, где наряду с совершенно незнакомыми ему фамилиями были имена писателей, которых он знал как вполне своих и даже патриотических.

— Как же здесь Виктор Платонович Некрасов оказался? Он же наш! Это он написал “В окопах Сталинграда”?

— Был наш, да сплыл. Хороший человек, а слабак, поддался провокациям, теперь во Франции выступает, печатается и клевещет на все передовое. И таких много, только нельзя допустить, чтобы Тамара Николаевна пошла тем же путем. Скажу тебе откровенно, что мне самому такую головомойку устроят, мало не покажется. Так что нужно действовать быстро и умело.

Он вышел на Литейный и сразу перешел на противоположную сторону, взглянул на фасад Большого дома. Каждый раз, как он там бывал, его не оставляло чувство страха: вдруг что-то не так и его запрут здесь навсегда? Ведь так бывало с другими. Но с ним вряд ли это возможно. Все-таки у него отец — большая шишка, и с ним они считаются. А сам он поработает “стажером” и будет свободой птицей, да и поручения, которые ему доверяет В. И., не так уж скучны, все-таки он многое узнал, познакомился с разными людьми.

День догорал, и вдруг он вспомнил, что впереди выходные, а потому можно сесть в троллейбус, доехать до Финляндского вокзала и махнуть в Комарово. Но от бессонной ночи глаза слипались, сил ехать за город не было, и он решил пройтись пешком до дома.

Леня четко запомнил, как в ночном бреду она ему проговорилась: “Слышь, малыш, он еще и денежку обещал, хоть они мне и ни к чему, но все-таки приятно”.

Деньги ей и вправду были не нужны, но мысль, что она за стихи получит не деревянные рубли, а валюту, приятно щекотала тщеславие. Он, конечно, не сказал В. И., что, помимо книжечки, французский славист привез Тамаре Николаевне гонорар и что в ближайшее время он эту сумму ей передаст.

— Вот ведь здесь, у себя на родине, ни одна собака меня не оценила, а там взяли, издали да еще заплатили.

Часы показывали три ночи, опивки теплого шампанского уже не пенились, а скучали на дне бокалов. Тамара опять закурила.

— Может, не нужно эти деньги брать? — робко предложил он.

— Это еще почему? Они никогда не лишние, вот и тебе, малыш, подарочек устрою. Поедешь со мной к морю?

— А может, не надо?..

Об этом ночном разговоре он лысому тоже не сказал, потому что красочно представлял, что бы произошло, если бы “они” об этой валюте узнали, тут наверняка разговор с Тамарой Николаевной пошел бы иначе. Пока они еще могут надавить на совесть, что, мол, старик академик страдает, а вы, мол… Хотя нет. С их языка сорвалось бы: “…а ты с…, одумайся, зачем тебе эти сомнительные связи с иностранцами, мы постараемся тебе помочь, порекомендуем твои стишки в одно из наших издательств”.