Анатолий Баяндин - Сто дней, сто ночей

У нее мягкие черные бровки, открытые серые глаза, тупенький нос и смеющийся рот. Из-под шапки выбиваются вихры черных волос. Она ниже меня чуть ли не на целую голову.

— Как зовут тебя? Давай знакомиться.

Она снимает перчатку, самую настоящую шерстяную перчатку домашней вязки, и протягивает руку. Я беру эту руку в свою и жму что есть силы.

— Дмитрий, попросту Митяй.

— Фрося попросту… Все равно не закричу…

Награды вручают в небольшом бревенчатом доме. Мы выстроились в две шеренги. Я стою у самых дверей, во второй шеренге. Рядом со мной Фрося. Впереди меня Федосов. Я то смотрю на его стриженый затылок, то скашиваю глаза на Фросин профиль.

Из комнаты сбоку выходит капитан и раскладывает на красном сукне стола белые четырехугольные коробочки. Под каждой такой коробочкой лежит листик бумаги. Потом появляется генерал.

— Смирно! — командует капитан, и мы вытягиваемся в струнку. — Бойцы, командиры и политработники выстроены для вручения правительственных наград! — чеканит он.

— Вольно, — по-домашнему говорит генерал и проходит к столу.

— Кто это? — шепотом спрашиваю я девушку.

— Генерал Гуров, член военсовета армии.

У генерала черные-пречерные брови, голова острижена под машинку. Я много слышал о нем хорошего и невольно проникаюсь уважением к этому человеку, соратнику и боевому товарищу нашего командарма Чуйкова.

Вызывают по одному. Награждаемый выходит к столу, берет из рук Гурова коробочку с медалью или орденом и после «служу Советскому Союзу» уступает место следующему.

— Медалью «За боевые заслуги» награждается Сайкина Ефросинья Ивановна.

Девушка хлопает по плечу впереди стоящего и через минуту возвращается с открытой коробочкой в руке.

— Поздравляю, Ефросинья Ивановна!

— Благодарю, Дмитрий!..

— Рядовой Подюков Сергей Федорович, — громко называет капитан.

Я собираюсь с духом и отвечаю:

— Пал смертью храбрых.

— Быков Дмитрий Петрович…

Я вздрагиваю и, чтобы не тревожить Федосова, протискиваюсь между порогом и им.

Генерал смотрит на мою забинтованную руку и спрашивает:

— Сколько вам лет?

Я растерянно хлопаю глазами и, как назло, не могу вспомнить своих лет.

— Ну, так сколько же вам исполнилось? — повторяет генерал.

— Товарищ генерал, награжденный Подюков был моим другом. У него, кроме бабушки, никого нет. Прошу вас награду выслать ей, — неожиданно для себя выпаливаю я.

Генерал сочувственно смотрит мне в глаза и в знак согласия кивает головой. Потом сует мне в руку коробку и поздравляет.

Я иду к своему месту, ни на кого не глядя. Но чувствую, что все улыбаются и смотрят на меня.

— Что у тебя? — спрашивает Фрося.

Я раскрываю коробочку и вижу серебристый кругляш медали «За отвагу».

Девушка нащупывает мою руку и жмет ее.

— Ты что же, забыл, сколько тебе лет?

— Забыл, честное слово: вылетело из головы.

Она поджимает пухлые губки и прыскает в перчатки, которые держит в руке.

Федосов получает орден Красной Звезды. Я вижу, как в круглых глазах его пляшут чертики ликования, «Будет воображать теперь», — думаю я и сую коробку в карман шинели.

Мы все трое едем на попутной машине. Старшину, который уехал в Ленинск, решили не ждать. Фрося сидит рядом со мной в кузове, командир роты устроился в кабине «студебеккера».

— Тебе куда? — спрашиваю я девушку.

— Известно куда, на переправу.

— Как там со льдом?

— Скоро уж.

Я разыскиваю ее руку в шерстяной перчатке и молча жму ее. Она отвечает мне легким пожатием.

— А Подюков кто такой?

— Мой лучший друг, какого во всем мире не сыскать.

Она молчит и зачем-то глубоко вздыхает.

Когда я схожу, она тоже молчит, только смотрит внимательно и долго.

— Опять забудешь? — спрашивает она, когда я уже перекидываю ногу через борт.

Мне вдруг не захотелось слезать с машины. Но машина уже кашляет и трогается. Я спрыгиваю с баллона.

Мы с Федосовым машем руками. Я вижу, как поднимается Фросина рука, одетая в теплую шерстяную перчатку домашней вязки с двумя узорчатыми полосками на тыльной стороне, и отвечает нам несколькими взмахами.

Сегодня утром доктор снял с моих ран бинты, а сейчас старшина, двое ездовых, Семушкин и я, нагруженные вещевыми мешками, бредем по острову. Широкое русло реки мы перешли по льду.

Заросли ивняка отбрасывают на снег темно-лиловые тени. Мы переходим ложбину и садимся отдыхать. Отсюда виден правый берег. Он черной громадой высится над Волгой. Я снова вдыхаю запах города-фронта.