Анатолий Баяндин - Отчаянная

Куда идти? Где найти в этом переплетении ходов сообщения и траншей угол, где можно укрыться от надвигающейся непогоды? Вспомнила свою начальницу. Конечно, у нее землянка, она не раз приглашала.

— Проводи меня до батальона, — попросила Аня.

— Чудная, хоть до дивизии, хоть на край света, — с готовностью ответил Пашка, радуясь, что он не прогнан и даже… даже его просят.

Они выбрались из оврага. Наверху стало светлее. Мелкая зыбкая морось летала в воздухе. Пашка только теперь заметил, что девушку бьет крупный озноб, как при малярии. Он скинул шинель, набросил на ее плечи. Она благодарно прижалась к нему, взяла его теплую жесткую руку в свою, и они пошли. Над ними тонко скулили пули да кружилась ночь в бешеном вихре.

Шура не удивилась, когда вошла Аня. Она торопливо засветила коптилку, попросила девушку присесть. В просторной землянке, разделенной марлевой занавесью на две половины, пахло карболкой и йодом. Одну половину занимала сама командир санитарного взвода, другую — ее помощница и, при случае, раненые или больные, которые нуждались в первой помощи. Санитары-мужчины жили в другом укрытии по соседству. В углу землянки громоздились носилки и теплые конверты. «Катюша» — коптилка из сорокапятимиллиметровой гильзы — светила, как настоящая лампа-восьмилинейка.

Шура заметила, что с девушкой неладно. Зеленые глаза блестели, искусанные губы вздрагивали.

— Что с тобой, Аня? — Шура взяла ее руку, нащупала пульс.

Девушка попыталась улыбнуться, но слипшиеся губы были непокорными, чужими.

— Александра Ивановна… Шура, не спрашивай ни о чем, — осипшим голосом предупредила Аня. — Я не больная, просто тяжело.

Шура свободной рукой обхватила голову девушки, прижала к груди.

— Хорошо, хорошо, не буду, но ты, пожалуйста, не волнуйся.

Несколько минут девушки молчали. Аня покорно приклонилась к Шуре, время от времени вздрагивая всем телом.

— Как тяжело! — повторила Аня. — Александра Ивановна… — Она умоляюще посмотрела на Шуру. — Сделай мне морфий! Кубик-два — все равно. Только поскорей. Понимаешь, поскорей!

Шура сделала строгое лицо. Ей не понравилась просьба, но взгляд Ани был так настойчив и упрям, что отказать не решилась.

— Не бойся, мне в госпитале делали, понимаешь…

— Я не боюсь, Аня, — твердо сказала Шура, — но прошу тебя, чтобы это не повторялось.

Когда Аня засучила рукав, Шура залюбовалась ее упругой и белой с матовым оттенком рукой. Она поднесла иглу, но уколоть решилась не сразу. Какая-то смутная тревога охватила ее при виде этой красивой руки… Что с Аней? Почему она попросила морфий?

После укола Аня поднялась и направилась было к двери, но Шура преградила ей дорогу и решительно усадила.

— Мне в роту надо, — сказала Аня.

— Я позвоню, чтобы о тебе не беспокоились. А теперь ложись и отдыхай, места хватит.

Спустя четверть часа Аня попросилась спать, Шура бережно уложила ее на свою постель, укрыла стеганым конвертом и долго сидела рядом.

Всю ночь шел мелкий, нудный дождь. К утру тяжелые тучи расползлись, оставляя за собой лоскутья чистого неба.

Шкалябин завтракал один. После ухода Пашки еще не успел подобрать нового связного. Честно говоря, ему просто не хотелось этим вопросом заниматься. Вещей у него не много, а для связи можно использовать любого солдата. Вещевой мешок он вчера отправил в обоз, при себе оставил планшет, полевую сумку — и все.

Через час начнется. А думы почему-то самые спокойные. Удивительное существо — человек! Как можно привыкнуть к любой опасности!

Вчера звонила Шура Солодко. Сказала, чтобы не беспокоился о ротном санинструкторе. Беспокоился. Тоже скажет. А что, разве нет? Разве он не думал целую ночь о ней? Он боялся даже в мыслях признаться, что эта удивительная Аня давно уже ему нравится. И нравится не только как смелый санинструктор.

Да что он в самом деле! Влюбился, что ли? Какая чепуха! А эти головки зачем? Зачем он тайно, воровски рисовал ее? Вот они, рисунки, здесь, в этом планшете. И ни за что на свете никому не покажет! А если убьют и рисунки окажутся в чужих руках? Тогда как? Засмеют. Скажут: пара — кулик да гагара. Ему уже скоро тридцать, а ей? Ей и девятнадцати нет…

Убьют. Эта мысль раньше как-то не приходила в голову. А почему теперь он думает о смерти? Скажи-ка, братец, честно: боишься умереть? Бояться? Это не то слово! Нет, решительно не то! Вот если сказать: жаль расставаться с жизнью, момент неподходящий — это, пожалуй, правильно. Аня…