Семён Борзунов - С пером и автоматом

День был на исходе. Солнце скрылось за горбатой крышей серого дома. Кругом пахло гарью и кирпичной пылью.

Не отрывая руки от бумаги, Яков инстинктивно глянул вперед. И вовремя! По разваленной наполовину стене к нему бесшумно подбирался немец, держа автомат наготове. Видимо, он не хотел стрелять, чтоб не привлекать к себе внимания. Но действовал с совершенно определенной целью: взять русского офицера живым. Однако, как только Чапичев его заметил, немец вскинул автомат:

— Хенде хох!

Понимая, что гитлеровцу не выгодно стрелять, Яков как можно спокойнее ответил по-немецки, что он журналист и с ним можно обо всем договориться.

— О-о, шпрехен зи дойч?

— Яволь! — с готовностью ответил Чапичев и в то же время, заметив, что немец убрал палец со спускового крючка, подложил правую руку под блокнот, словно хотел его спрятать, и, не поворачиваясь, дал очередь. Гитлеровец свалился со стены, выронив оружие.

Чапичев встал, осмотрелся и сам себе вслух сказал:

— Да, главное — не растеряться.

Очерк остался недописанным. Неожиданная стычка с фашистом взбудоражила душу, разворошила мысли, которые перед этим, казалось, выстроились в четкий сюжет.

Спрятав блокнот в планшет, Чапичев стал догонять свое подразделение.

Ночевать пришлось в большом двухэтажном доме, где разместилось несколько офицеров батальона. Входя в дом, он прочел на массивной дубовой двери, окованной бронзой, странную надпись на немецком языке:

«Просьба ничего не портить, не уносить; здесь живет мирный немец Иоганн Пфефер».

— Ну что ж, очень приятно познакомиться с «мирным немцем», — проговорил Яков, открывая дверь.

Поздоровавшись со знакомыми офицерами, сидевшими в прихожей, Чапичев с завистью посмотрел на их чистые, выбритые лица. Понял, что они успели уже помыться и привести себя в порядок. Значит, у «мирного немца» действует водопровод: надо этим воспользоваться.

Войдя в ванную, он почувствовал какой-то не немецкий, а привычный, свой, домашний запах мыла. Осмотрелся, заметил овальный розовый брусок, понюхал — наше, ТЭЖЭ. Улыбнулся: кому-то из офицеров жена прислала. Но увидел еще такие же бруски. Из любопытства открыл шкафчик и глазам своим не поверил: там снизу доверху в четыре ряда лежало не менее 50 кусков такого же мыла.

«Запасливый «мирный немец», — отметил про себя Чапичев. — Где он столько набрал?»

Любопытство его разгоралось, и он открыл другой шкаф, в стене. Здесь лежали аккуратно распределенные по цвету вышитые украинские рушники и разноцветные платки.

Мысль о том, что все это награблено у нас, в России, Чапичева все больше и больше выводила из себя. Тяжело и больно было все это сознавать и тем более видеть.

Всю страну нашу ободрали, рассуждал он про себя. Все свезли в свой фатерланд, ничем не гнушаются. Яков представил себе восторг какой-нибудь медхен, которая, получив от своего хапуги из оккупированных советских областей посылку с награбленным добром, от радости хлопала в ладоши: «Ай-ай, настоящее масло, настоящий мед, настоящие кожаные сапоги…» Ее радость понятна. Немцев давно кормят всевозможными заменителями, которые всюду называются ходким немецким словом «эрзац».

С этими мыслями Чапичев вышел из ванны. Офицеры уже ужинали, для него тоже стоял прибор. Только теперь он заметил, что им прислуживала старая и незаметная как тень немка. Она ходила бесшумно и быстро. Сев за стол, Яков воскликнул от удивления:

— Да что это такое?! И посуда советская у этого «мирного немца».

— А вот это ты узнаешь? — указал один из офицеров на кружевную дорожку, лежавшую на комоде. — Наша, вологодская.

Словно первым морозом дохнуло на влажное стекло — таким тонким и изящным было кружево. Видно, не один вечер гнула спину над своим рукоделием русская женщина и уж, конечно, не собиралась радовать своей работой этого «мирного немца».

Чапичев нашел целый склад таких кружев.

Подвал был загружен дорогой посудой, свезенной сюда из разных стран, оккупированных фашистской Германией.

Чапичев наконец не вытерпел и спросил у немки, что все это значит, откуда это у «мирного немца»?

Та молча подвела его к книжному шкафу, достала портрет эсэсовца — сына хозяина.

— А кем был сам хозяин? — спросил Яков.

— Доктор философии, — ответила служанка, обрадовавшись, что русский офицер изъясняется на ее родном языке. Она тут же сказала, что зовут ее Мартой.

Чапичев спросил:

— Куда же скрылись хозяева?

— Уехали, как только ваши красные большевики перешли границу.