Семён Борзунов - С пером и автоматом

— Приезжайте. Комиссар мне нужен, — просто сказал офицер. — Солдаты у меня хорошие, я ими доволен. Полный интернационал — почти со всех республик есть представители.

— Приеду. Сдам в редакцию материал и переберусь к вам насовсем.

Но редактор, когда Чапичев завел разговор о своем желании перейти к минометчикам, замахал руками. Чапичев стоял на своем:

— Понимаете, создать что-то значительное можно только тогда, когда с головой окунешься в то дело, о котором будешь писать, — доказывал он редактору, обосновывая свое решение. — А газетчик все время вынужден переключать внимание с одного на другое. Мне надо сосредоточиться на чем-то одном…

— Понимаю, — вздохнул редактор. — Но ведь мы все вынуждены заниматься не тем, что мило нашему сердцу. Война диктует свои законы, и мы не можем им не подчиняться. Мы должны быть там, куда нас посылают, где мы нужней. Или я не прав?

— Вы правы, конечно. Да я и сам так думаю. Но, как говорится, ум с сердцем не в ладу.

— И это объяснимо, — сказал редактор. — Я вот о чем подумал. После того, как мы стали печатать твои стихи, к нам в газету все больше поступает стихов от поэтов-солдат. Они несовершенны по форме, но в них звучит вера в нашу победу.

— Сейчас в каждом взводе появился свой поэт, — шутя ответил Яков. — Я давно хотел об этом сказать, но вы и без меня заметили. Нам, поэтам, требуется теперь больше места в газете. Нужна постоянная литературная полоса.

— Мы просто читаем мысли друг друга, — резюмировал редактор. — Я решил поручить именно тебе вести эту страницу. Согласен?

— Конечно, — Чапичев начал рассказывать, какой он видит литературную страницу, как ее оформлять, какие использовать шрифты.

Чапичев сиял от счастья. Теперь-то он развернется вовсю.

Первая литературная страница была праздником и для сотрудников редакции. Чапичева поздравляли с успехом.

Прошло немного времени, и все заметили, что газету стали читать даже те, кто раньше брал ее в руки время от времени. Однажды, приехав в полк, Яков попал на выступление участников художественной самодеятельности: они всю свою программу построили на стихах и юморесках, взятых из литературных полос газеты.

Как-то Чапичев опубликовал в своей дивизионке частушки и вдруг услышал их со сцены. Они обрели вторую долгую жизнь. Солдат под балалайку пел:

После балалаечника на сцену вышел высокий, плотный сержант с гармоникой. Растянул мехи и запел:

Солдаты притихли, внимательно вслушиваясь в слова песни.

— Сколько силы в песне, — сказал Чапичев. — Она сопровождает человека всю жизнь. Родился — над ним звучит колыбельная. Подрастает и сам начинает подпевать старшим. Растет и учит новые песни. Человек поет в труде, в радости, в любви и разлуке. В песне звучит душа народа, его славная история, его победы. Об этом надо написать стихотворение.

— Ну и напиши, — поддержал Деревянкин.

— И напишу. И свяжу это с сегодняшним концертом.

— Особенно нужна песня на войне, — сказал Деревянкин. — Она разгоняет усталость, придает бодрость и новые силы…

Солдат, сменивший на сцене гармониста, запел о степи, о зимнем пути и об умирающем ямщике.

Каждый, кто находился здесь, повидал немало смертей, и может потому этот бесхитростный рассказ ямщика брал солдат за душу. Люди слушали песню, и перед их мысленным взором возникали родные деревушки, темные леса, тихие речки. Они будто видели, как вставали над полями туманы. Дрожали на молодых колосьях капли росы. Мелькали затканные серебряным инеем деревья, избы, по самые окна нырнувшие в белые сугробы.

— Ну и молодцы же у нас ребята, — одобрительно проговорил сидевший рядом с журналистами командир роты. — Уж если бить фашистов начнут, не остановишь, песни петь, плясать — тоже мастера.

И снова друзьям-журналистам подумалось: песня — настоящий друг и помощник в жизни, в труде и борьбе. Поэтому так страстно и горячо любят ее советские воины, даже в самой тяжелой боевой обстановке не расстаются с ней.

Снова риск

В очередную командировку Чапичев отправился вместе с Деревянкиным. Редактор на прощание сказал:

— Одного тебя отпускать боюсь. Чего доброго, еще останешься в полку, и тогда некому будет готовить литературные страницы. А мы без них теперь не можем.