Семён Борзунов - С пером и автоматом

Переступив порог, политрук, как положено, обратился к старшему по званию, полному бритоголовому офицеру в чине батальонного комиссара и доложил о себе. Тот, не выпуская из левой руки гранку, еще блестевшую не высохшей краской, шагнул к Чапичеву, крепко пожал ему руку, отрекомендовался редактором газеты и радушно добавил:

— Поэт нам как раз очень нужен. Да вы садитесь, пожалуйста. Потом перезнакомитесь. А сейчас берите-ка гранки и читайте. На свежий глаз всегда виднее. Ну, а чтобы сразу доказать, что вы поэт, вот сюда, под передовую, давайте стихи.

Чапичев растерянно развел руками:

— У меня нет новых.

— Это не так важно. Ведь наши читатели с вашим творчеством еще не успели познакомиться. Для большинства воинов ваши стихи будут новыми. А вообще я лично стихи на новые и старые не делю, — уже глядя на верстку, разложенную на столе, продолжал редактор. — Главное, чтобы стихи поднимали боевой дух солдат. Можете писать и о любви, но так, чтобы солдат прочитал их и еще яростней стал сражаться.

— Ясно! — ответил Яков и, вооружившись карандашом, принялся вычитывать набранные заметки, делая в них кое-какие исправления.

— Посмотрим, что вы тут сделали, товарищ поэт? — несколько минут спустя сказал редактор, собирая выправленные Чапичевым гранки. — Через час должен быть номер готов…

— Извините, если что не так, — робко проговорил Яков. — Я был когда-то чистильщиком сапог и знаю, что после щетки сапоги еще не готовы, а проведешь бархоткой и сразу заблестят…

— Да и правда он тут навел блеск, — пробегая глазами по исправленным строчкам, проговорил редактор, и расхохотался. — Деревянкин, смотри какие чудесные частушки он прицепил к твоей статье.

Сергей увидел свою заметку, в которой писал о пулеметчике-баянисте, балагуре-парне, умевшем музыкой и песнями поднять настроение товарищей. Частушка ему понравилась, и он прочитал ее вслух:

— Чапичев, давайте таких стихов побольше. Но сначала пообедайте, а потом садитесь и пишите для следующего номера.

Дневальный повел Якова на кухню. Она помещалась в крытой машине и стояла под многолетним, теперь оголенным, кленом. Повар, солдат в белом колпаке вместо пилотки, стоял на подножке походной кухни, помешивал в котле и тихо, грустно пел:

Яков растерялся, услышав свои стихи.

Что за наваждение? Сначала корреспондент газеты вспомнил о его стихах, а сейчас их распевал незнакомый повар-солдат. Оказывается, стихи нравились, находили читателей, трогали сердца. Выходит, он напрасно порой стеснялся своего увлечения, не считал себя поэтом. «Мне далеко до Пушкина, — любил отшучиваться он. — Так, для себя бумагу мараю». Кто знает, может быть, завтра в газете прочитают его частушки и начнут их распевать? Нет большей награды для поэта, как признание его творчества. Но о чем он размечтался! Он придержал за рукав дневального, чтобы не мешать повару допеть. А тот, не замечая их, продолжал:

Повар отер рукавом взмокший от пара лоб, прикрыл котел крышкой и тихо, протяжно повторил:

Увидев офицера, он перестал петь. Из котла с шипением вырывался пар.

— Скажи, дружище, где ты слышал эту песню? — заговорил наконец Чапичев, подходя к кухне.

Повар соскочил на землю и, став, как положено перед старшим по званию, сначала доложил, кто он и чем занимается, потом сказал, что песни такой он нигде не слышал, а читал стихи в армейской газете. Стихотворение ему понравилось, и он стал его напевать.

— Но музыка-то, музыка откуда?

— Да я, товарищ политрук, так пою, без музыки. Вот разве когда печка немного подпоет…

— Я не о том, — отмахнулся Яков. — Я спрашиваю о мотиве. Где услышал ты этот мотив?

— Без мотива пою. Так просто. На свой собственный манер, — пояснил повар.

Чапичев, взволнованный услышанной песней, горячо пожал руку повару и признался:

— Это мои стихи…

— Вы поэт?! — удивился повар. — Вот это да-а…

— Что, да?

— Повезло, говорю. Живого поэта вижу. Первый раз в жизни…

— Написал я стихи эти на Дальнем Востоке в самом начале войны, — стал рассказывать Чапичев. — Но как они попали сюда, ума не приложу.