Семён Борзунов - С пером и автоматом

Теперь в окопе возле Агеева я чувствовал себя уверенно и быстро стал писать. Нужно было срочно послать в редакцию корреспонденцию о танкистах, о связисте, об этих отчаянных артиллеристах, о их подвигах, свидетелем которых мне довелось быть в этот боевой день.

Трайнина я встретил только на третьи сутки и узнал, что его экипаж уничтожил восемь фашистских машин. Однако и танк Трайнина был подбит. Его подкараулили два вражеских «тигра» и стали расстреливать в упор. Неминуемая гибель грозила всему экипажу. Но мужественный танкист не потерял самообладания. Он продолжал вести неравный бой и тогда, когда танк его был уже неподвижен, а экипаж вышел из строя. Трайнина выручило глубокое знание военного дела: он умел не только искусно водить танк, но и метко стрелять из орудия и пулемета, держать радиосвязь.

Вспоминая этот бой, Петр Афанасьевич смущенно рассказывал:

— Случилось так, что и командира и радиста тяжело ранило. Мы с заряжающим перенесли их на плащ-палатках в безопасное место и вернулись к танку. Ходовая часть его была повреждена, но пушка оказалась в порядке. И мы решили продолжать бой. Я сел к прицелу. Вот когда пригодились приобретенные между делом навыки наводчика! Мне удалось тогда подбить восемь танков врага.

Потом Трайнину пришлось выбраться из загоревшейся машины и продолжать драться уже как пехотинцу.

И вдруг он увидел выходящую из боя задним ходом нашу тридцатьчетверку. В чем дело? Почему танк так странно отступает? Такого никогда еще не бывало. Тем более и отступать-то некуда: позади Днепр. Опытный глаз механика заметил, что машина движется несколько необычно, будто в ней нет водителя. Недолго думая, Трайнин забрался внутрь танка и увидел, что все члены экипажа убиты. Освободив себе место за рычагом управления, Петр Афанасьевич остановил танк, вынес из него погибших товарищей, а потом повел грозную машину в бой. Вслед за ним поднялись пехотинцы. И наши подразделения продвинулись еще на сотню метров.

Следующая моя встреча с Трайниным произошла через полмесяца, когда на груди Петра Афанасьевича, словно капля днепровской воды, лучисто светилась Звезда Героя Советского Союза.

Но это было потом. А в тот день, возвратившись в редакцию и сдав материал, я с нетерпением начал просматривать последние номера газеты, где должны были напечатать переданные мною корреспонденции. Вот первая, о переправе танков через Днепр. Об артиллеристах. Даже о поварах. А о связисте нет. Тут внимание мое привлек портрет и подпись под ним, сделанная со ссылкой на мою корреспонденцию. Здесь было всего лишь несколько слов о том, что смертельно раненный связист Сергей Васильев зажал зубами концы разорванного провода и тем самым дал командованию возможность корректировать по телефону огонь наших батарей.

С возмущением бегу к редактору. Неужели же о таком подвиге нельзя было дать подробнее? Однако на ходу читаю небольшое стихотворение, помещенное под портретом, и останавливаюсь. Стихи написал друг погибшего, которому я тогда передал документы связиста. Ну, конечно же, эти, пусть даже такие несовершенные, стихи возместили отсутствие моей корреспонденции!

А через несколько дней фронтовые пути-дороги вели меня совсем в другом направлении.

…Части 3-й гвардейской армии получили приказ, который всех нас поверг в недоумение. Танкистам предписывалось в глубокой тайне от врага сняться с занятых на букринском плацдарме позиций, переправиться через Днепр и своим ходом перебазироваться на другой участок фронта. Куда точно — никто не знал. Командиры машин получили лишь однодневный маршрут движения.

Всю ночь оборудовали ложные позиции, мастерили макеты танков, орудий и минометов, а под утро рассредоточение, по подразделениям, возвращались на левый берег Днепра. Укрывшись в лесу, провели там целый день. Гитлеровцы ни о чем не подозревали: все было сделано тонко, осторожно и в высшей степени скрытно. Когда снова наступили сумерки, танкисты, сохраняя строгие правила маскировки, начали движение вдоль линии фронта на север. «Значит, направление главного удара меняется, — про себя подумал я. — Предстоят бои где-то севернее Киева…»