Павел Ермаков - В пограничной полосе (сборник)

На сопредельной вышке теперь никого не было. Но вскоре ветер донес рев моторов — к линии границы выехали два грузовика с солдатами. По команде они развернулись в цепь.

Мы были готовы держать оборону.

— Стрелять только по моей команде. Прицельно. Одиночными, — приказал сержант.

И тут за нашими спинами раздался лязг и хрип: тревожная группа, на ходу изготовляя пулеметы, ввалилась в траншею. Ребята были в мыле… Потом они рассказывали, что никогда еще так быстро не забирались на гору. «Карабкались, как обезьяны! — смеялся старшина. — Разворотили всю тропу!» Но это было позже… А тогда мы напряженно ждали, что произойдет.

Через несколько минут в небе затарахтели наши вертолеты. Это заметно придало нам бодрости.

На сопредельной стороне прозвучала команда. Солдаты быстро попрыгали в кузова грузовиков. Машины покатились прочь от границы.

Так закончился этот инцидент.

Приближался летний период службы, или, как говорят пограничники, — сезон чернотропа. Начальника заставы вызвали в штаб отряда. Он вернулся чем-то сильно озабоченный и вскоре собрал нас в классе тактической подготовки, где на специальном столе лежал рельефный макет участка: горы, лощины, ручьи, даже отдельные группы камней — все было видно на нем.

— Товарищи, я должен сообщить вам важные новости… — строго и необычно сурово начал капитан. — Удалось расшифровать ту злополучную карту, которую наш наряд доставил с границы…

В классе стояла напряженная тишина.

— Выяснилось, что сопредельная сторона хочет использовать наш район для заброски разведывательно-диверсионных групп. Обратите внимание на эти ущелья… — Капитан показал их на макете. — По ним протекают речушки, которые берут свое начало на гребне хребта, то есть у самой линии границы. Значит, двигаясь вдоль русла, лазутчики могут в темноте, не теряя ориентира, выйти в наш тыл… — Начальник заставы внимательно посмотрел на нас, нервно провел ладонью по широким скулам. — Нам приказано в ночное время выставлять секреты в ущельях — блокировать их. Конечно, нагрузка возрастет… Нам обещали помочь с людьми… Почти каждый из вас станет старшим пограничного наряда — вы лучше знаете участок. Я уверен, что мы справимся с этой задачей.

Через несколько дней на заставу действительно прибыло пополнение. В казарме пришлось потеснить койки, но все равно всем места не хватило. Тогда во дворе установили большую палатку, в нее по предложению старшины перебрались «любители свежего воздуха».

Месяц мы несли службу с повышенным напряжением. Все было тихо, спокойно… Днем, как обычно, наряды поднимались на вышку. «Активный» после того случая бесследно исчез. Но другие разведчики продолжали постоянно вести наблюдение. Правда, чего-либо настораживающего в их поведении не замечалось… Солдаты заставы успокоились, а некоторые даже посмеивались над нами: вот, дескать, навели шороху, «липовую» карту вам подсунули…

Прошел второй месяц… В августе по вечерам горы стали окутываться туманом. Как мягкий ледник, он медленно сползал в долину. Момент для нарушения границы был самый подходящий. Начальник заставы решил блокировать не только ущелья, но и лощины, по которым протекали небольшие ручьи. Одна из них досталась мне и молодому солдату Грише Семушкину.

Это случилось 8 августа в 3 часа 19 минут…

Ночь в горах похожа на живое существо — огромное, скользкое, неповоротливое. Оно все время тяжело вздыхает, ухает, ворочается — никак не может уснуть. Правда, пограничному наряду, несущему службу, это как раз на руку: невольно находишься в постоянном напряжении, чутко, до звона в ушах, вслушиваешься в шорохи и шумы.

Позицию мы занимали отличную: я лежал у дерева на краю лощины, а Семушкин — метрах в двадцати за мной, но уже внизу — прямо у ручья, среди больших валунов.

План у нас был такой. Если я замечаю нарушителя, идущего по дну лощины, — даю условный сигнал. Затем пропускаю его так, чтобы он оказался между мной и Семушкиным. Потом, окликнув нарушителя, иду на задержание, а Семушкин прикрывает мои действия.

Как же все это произошло?.. Сейчас мне трудно восстановить в памяти детали и подробности… Отчетливо я помню только начало боя… До того момента, как вскрикнул раненый Семушкин… Правда, тогда я подумал, что его убили. А крик, который он издал, был скорее похож на всхлип — такой жалобный, детский…

Они появились внезапно. Выплыли из тумана и шли тихо, как призраки, мерно покачиваясь в одном ритме. Было в этом видении что-то нереальное, фантастическое… Но во рту у меня сразу пересохло, и зубы застучали: инстинкты действуют быстрее, чем сознание.