Валентин Пикуль - Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы

Матросы удивились встрече не меньше нее:

– Аглая Сергеевна, ну мы-то – ладно, а вот как вы сюда попали?..

Алеша Найденов, на плечах которого теперь тускло светились погоны сержанта морской пехоты, хозяйственно распорядился:

– А ну, кто-нибудь, жми на камбуз за кипятком, сейчас чай пить будем. На таком катере, как этот, еще часа два протащимся…

По-деревенски прижимая буханку хлеба к груди и орудуя длинным австрийским тесаком, Борис Русланов тихим голосом рассказывал о гибели «Аскольда». Потом все стали вспоминать тралмейстера Никонова, желая этим, очевидно, сделать приятное Аглае.

По трапу сбежал вниз Ставриди, держа в руке фыркающий паром чайник. Вешая чайник на ремне к потолочному бимсу, ибо поставить его было нельзя – качало, он сообщил:

– Сказал Ярцеву, чтобы шел к нам. «Нет, – говорит, – я на палубе посижу…»

– Ну, тогда давайте за стол… Аглая Сергеевна, у вас кружка есть?

– И кружки нет, и чаю не хочу. Спасибо! Вы лучше скажите, какой это Ярцев?.. Случайно не лейтенант-разведчик?

– Он самый, – отозвался Ставриди, пытаясь поймать гулявший от борта к борту чайник. – Наше счастье, что мы к нему попали. Мы с ним раньше других в Норвегии побываем…

Аглая вспомнила высокую полутемную палату морского госпиталя. Вспомнила перевязанного, измученного раной человека, который первым рассказал ей о муже.

– Он сейчас ничем не занят? – спросила Аглая.

– Кто?

– Да лейтенант ваш.

– Нет, морем любуется, ему бы моряком быть, а не разведчиком…

Аглая откинула люк, выбралась на палубу. В носу мотобота, у самого среза фальшборта, сидел в шинели, накинутой на плечи, Ярцев. Ему словно доставляло удовольствие наблюдать, как нехотя расступаются волны, как в разбеге водяных валов то там, то здесь рождаются пенные барашки.

Аглая подошла к нему сзади, тронула лейтенанта за плечо:

– Матросы мне сказали, что вы ничем не заняты, но вы, кажется, заняты, и даже очень…

– Аглая Сергеевна! – удивился лейтенант. – Очень рад вам, садитесь, – и, отпахнув полу шинели, он уступил ей место у фальшборта.

Она села рядом с ним, спросила:

– Вы тоже на Рыбачий?

– Да, пока что на Рыбачий… Простите, я даже не поздравил вас.

– С чем?

– Ну как с чем!.. С офицерским званием! Теперь мы с вами как бы наравне: вы – лейтенант, я – тоже…

– Что вы! Звание-то у нас одно, а вот дело – разное, никак нельзя равнять…

Ярцев, сощурив глаза, бегло оглядел южный берег Мотовского залива, спросил:

– У вас хорошее зрение?

– А что?

– Вон посмотрите туда… Видите, по склонам сопок извивается такая тонкая ленточка?

– Вижу.

– А по этой ленточке движутся мелкие жучки… Видите?

– Да.

– Так вот, это грузовики немецкие. На передовую едут к Титовке.

– Неужели? – удивилась Аглая. – Так близко?

Ярцев ловко закурил на ветру, сухо улыбнулся:

– Ваш муж, Аглая Сергеевна, и мой друг, наоборот, всегда был доволен тем, что близко и не надо далеко отходить от берега.

– А вы с ним были на этой дороге?

– И не однажды, – ответил Ярцев. – В сорок втором году мы чуть ли не каждую ночь делали там засады.

Аглая задумалась, а Ярцев снова стал наблюдать за волнами. Оба долго молчали, потом лейтенант спросил:

– Сегодня, кажется, суббота?

– Да.

– Это хорошо.

– Что хорошо?

– То, что суббота.

– Почему?

– Потому, что по губе Эйна, куда мы идем, немцы по субботам не бьют из дальнобойных. У них все по расписанию. Сегодня они гвоздят губу Мотка… Слышите?..

Аглая ничего не услышала и, немного помедлив, сказала:

– Можно задать вам один вопрос?

– Пожалуйста.

– Скажите, если это только не составляет секрета, вы были в Норвегии?.. Вот после того как мы с вами встречались…

Он посмотрел на нее улыбающимися глазами, хотя лицо его продолжало оставаться суровым, и по этим глазам Аглая догадалась, что в Норвегии он был, и не один раз, и позавидовала ему.

– Я понимаю, – сказал Ярцев, – почему вы спрашиваете меня об этом. Вам интересно: а вдруг я узнал что-нибудь новое о вашем муже? Но только – нет, ничего не известно мне, кроме одного, – в Финмаркене растет партизанское движение…

– А он… может быть там?

– Если жив, то да!..

Скоро вошли в губу Эйна; единственный причал был недавно разбит немецкой артиллерией, и мотоботу пришлось высаживать людей напротив дикого, заросшего кустарником берега. Пенные гребни волн создавали на отмели толкотливую суету, невдалеке плавала брюхом кверху дохлая акула, прыгать в ледяную воду было жутковато.