Максим Михайлов - Чего не прощает ракетчик

— Ну, что теперь будешь делать? — ехидно ухмыльнулся навязчивый фантом, уловив брошенный в его сторону взгляд.

Вместо ответа Севастьянов протянул руку и нажал торчащую рядом с дверью кнопку звонка, с отвращением вслушиваясь в дребезжащий перезвон внутри квартиры.

— А если его нет дома? — глумливо осведомился Мститель. — А если он там не один? Что тогда?

Севастьянов не ответил, лишь равнодушно пожал плечами, не отнимая пальца от кнопки звонка. Действительно, какая разница… Если нет дома, то рано или поздно придет. Если не один, то в пистолете все еще есть целых три патрона. Должно хватить. Лишь бы все произошло быстрее, чтобы разжались наконец давящие на виски обручи, чтобы схлынула ослепительная, терзающая воспаленный мозг боль.

За дверью послышались медленные старчески шаркающие шаги, кто-то неспешно шел по коридору. Севастьянов сунул правую руку в карман, пальцы удобно легли на холодную ребристую рукоять, привычно охватили гладкий пластик. Большой одним щелчком скинул предохранитель, указательный дисциплинированно вытянулся поверх спусковой скобы. Лязгнул проворачиваясь замок, донеслось из-за двери неясное чертыхание, потом еще раз повернулся ключ. Севастьянов выдохнул и крепко сжав зубы потянул из кармана руку с оружием.

Дверь широко распахнулась. Никаких тебе фокусов с цепочками и прочих подобных прибамбасов, заходи, кто хочет. Померанец стоял на пороге, чуть покачиваясь и тупо глядя перед собой. С трудом сфокусировал взгляд на уставившемся ему в лоб пистолетном дуле, качнул головой, рассматривая стоявшего на площадке человека. Наконец в глазах мелькнула некая осмысленность. Севастьянов ждал этого момента чтобы начать говорить. Почему-то просто так выстрелить в сослуживца ему показалось неправильным, хотя только что сам нетерпеливо ждал, когда же наступит этот момент. Теперь же четко понял, что должен что-то такое сказать ему, что-то емкое и злое, все объясняющее и обвиняющее… Зачем, для чего ему нужно было это осознание того, кто для него был уже трупом, он не смог бы объяснить и сам. В самом деле не все ли равно, что в последнюю оставшуюся секунду будет думать и чувствовать Померанец, если спустя миг, он перестанет и думать, и чувствовать вообще… Но вот было в этом что-то неправильное, надо было сказать, пояснить, пусть даже что-то выспреннее и глупое… Но нельзя, отчего-то невозможно было выстрелить просто так, в человека который в центре дрожащего от криминального беспредела города открывает дверь квартиры даже не глянув в глазок, просто элементарно не спросив, кто и зачем пришел… Нужные слова все не находились и несколько секунд Севастьянов просто стоял с пистолетом уставленным в лоб Померанца и напряженно думал, наконец, вроде мелькнуло в мозгу что-то подходящее. Он уже открыл было рот, но Померанец опередил его:

— А, это ты… — произнес тусклым, лишенным эмоций голосом. — Заходи, раз пришел…

Потом развернулся и не глядя больше на гостя также устало зашаркал в глубь квартиры по едва освещенному слабенькой лампочкой коридору. На пистолет в руке сослуживца он не то чтобы не обратил внимания, просто оружие его никак не заинтересовало, словно бы Севастьянов держал не пистолет, а, к примеру, газету. Пистолет и пистолет, подумаешь, эка невидаль. Севастьянов воровато оглянувшись по сторонам и чувствуя себя предельно глупо вернул руку с оружием в карман плаща и переступил порог квартиры предателя. "Идиот", — с чувством прошипел где-то за его спиной оставшийся на лестничной площадке Мститель.

Севастьянов молча топал по узкому длинному коридору ведущему в комнату. На ходу невольно смотрел в сгорбленную спину бредущего впереди Померанца. Удивлялся этим безвольно опущенным вниз плечам, остроте торчащих лопаток, согнутому будто от непосильной ноши позвоночнику. Невольно вспоминал другого Померанца, того, полугодичной давности, крепкого, веселого и ироничного, что явился сдатчиком ракет на полигон. Вспоминал, как тот балагурил, тискал сослуживца в медвежьих объятиях, вкусно хрустел малосольным огурцом, лихо забросив в рот стопку водки. Этот теперешний Померанец от того отличался разительно, словно крепкий, как гриб боровик сорокалетний мужик вдруг разом превратился в немощного старца. О причинах такой перемены оставалось только гадать, но вот выстрелить в эту покорную безразличную спину Севастьянов теперь не мог, не мог пробудить в себе прежнюю ненависть, прежнее сознание своей безусловной правоты, не мог, как ни старался.