Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 2 - Милосердие

— Включи люстру, — попросила она, хотя возле трюмо довольно ярко светил торшер.

Андрей подошел к выключателю, включил свет и обернулся. Белое платье плотно облегало фигуру, темные волосы переливались мельчайшими искрами, как разноцветными микроскопическими блестками. На шее сверкала золотая цепочка, а прицепленный к ней камешек переливался, играя гранями на ярком свету. И Андрей не мог понять, что это за камешек, какого он цвета. Где-то в глубине его, как будто внутри, сиял яркий луч, как сгусток ослепительного света, и был этот сгусток то ли фиолетового, то ли темно-синего, замешанного на золоте огня. Андрей заглянул в глаза Люде и увидел в них тоже таинственный темно-фиолетовый отблеск драгоценного камешка. Какой крохотный кристаллик, а как сверкает! И идет свет из его таинственной глубины. Отступив от Люды, Оленич снова взглянул на камень, покоящийся в вырезе платья и смугло-матовой коже — он уже излучал торжественный голубой свет.

— Как я тебе? — кокетливо спросила Люда.

— Нет слов… Представляешь, я даже оглох, ослеп, отупел от твоей красоты.

— Не дури, Андрей, — спокойно сказала она. — Это на тебя не похоже.

И вдруг начала снимать белое платье.

— Зачем?..

— Я надевала специально для тебя. Хотела тебе показаться и потом снять. Только для тебя.

Какая-то дикая, неосознанная сила взъярилась в нем: неожиданно для самого себя он поднял Люду на руки…

— Что ты, что ты! Андрюша… Тебе нельзя поднимать…

Но сквозь звон в ушах он лишь услышал, как полураскрытые губы шепнули:

— Свет…

И ее рука потянулась к выключателю…

…Рядом с трюмо спокойно светил торшер.

Людмила молча и торопливо надевала вечернее черное платье, которое тоже шло ей, но которое украло ее юность. Если в белом она была похожа на светлую и невинную невесту, то в черном — на женщину, хоть и молодую, но все же на женщину. Привела в порядок волосы, чуть припудрила щеки, подкрасила губы.

— Можешь меня вести и представлять своему другу.

Людмила подошла к нему и кокетливо подала руку:

— Но ты, как мой кавалер, обязан привести меня сюда после вечера. Договорились? Стыдно мне будет уходить одной.

— Согласен! — ответил Андрей и подставил ей локоть.

Они уже стояли на площадке второго этажа, когда внизу, в гостиной, раздался шум, послышались звонкие Девичьи голоса, восторженные мужские восклицания. Это появились девушки — Мирослава, Витина подружка, и Галина.

— Давай немного подождем, — промолвила тихо Людмила.

И он понял, что заговорило ее тщеславие: она не хочет являться незаметно, а появиться так, чтобы привлечь внимание. А пока все были заняты юными студентками, внимательно осматривала Андрея: поправила ему китель — сзади он топорщился, вытащила откуда-то свой душистый платочек и вытерла ему лоб от капелек пота и наконец легонько прикоснулась губами к его щеке, стараясь не испачкать губной помадой.

— Что ты со мной вытворяешь сегодня? — спросил он.

— А когда же мне проявить свою нежность? Вчера было рано, завтра будет поздно. Тем более, что ты только вчера полностью освободился от давних клятв и обязанностей. Значит, я вправе рассчитывать на твое внимание ко мне. Согласен?

— Возражений нет.

— Ну, пошли.

— Я пойду вперед. Подготовлю общественное мнение.

Только Оленич вошел в гостиную, как его заметил Криницкий и сразу же подошел:

— Почему один? Повздорили? Или она закапризничала?

— Да нет, все в порядке. Сейчас она спустится.

К Оленичу подбежали девушки, затараторили, перебивая друг друга.

— Неужели вы и вправду уезжаете? — спросила Мирослава.

— Нам с вами всегда было интересно! — призналась Галя. — Никто так нам не рассказывал о войне, как вы. О пулеметных тачанках, о конях…

— А правда, что этот человек — ваш фронтовой друг?

— Да, мой верный товарищ, — все же успел он ответить на один вопрос.

А Галя тут же:

— Он из Москвы? Да? Москвичи все такие добрые, общительные!

У Мирославы вдруг вырвалось, кажется, ненароком:

— И Витя скоро поедет!

Оленич взял тоненькую руку Мирославы:

— Не печалься, Слава. Он едет в военное училище, станет военным, офицером. Это настоящее дело для мужчин. И я буду очень рад, если вы сохраните свою дружбу. Я на тебя надеюсь, Мирослава.

Девушка покраснела, но все же пробормотала:

— Мы договорились с Витей переписываться.

«Какая она еще юная! — растроганно подумал Андрей, оглядывая тоненькую, как лозиночка, фигурку Мирославы. — Сколько же ей? Лет семнадцать, не больше. У нее все юное, прекрасное…»