Олег Селянкин - Прочитал? Передай другому

Интересно, какие страхующие меры им по отношению ко мне будут приняты?

Недели мелькали, а обо мне словно забыли. И прежде всего Военно-Морской Флот: всех подводников — и командиров, и старшин, и рядовых, что оказались в окопах, — потребовали немедленно откомандировать в Ленинград.

Меня не было в списке тех, кого отзывали с пешего фронта.

Какое-то время, конечно, ходил в обиженных. А потом мне вдруг открылась истина, простая и великая, как колесо, изобретенное кем-то в давние времена: ведь еще осенью прошлого года я был ранен пулей в грудь. Легкие мои та пуля продырявила, чем навсегда и лишила права на избранную мной профессию.

Нашел отгадку! Но все равно еще какое-то время упрямо твердил себе, что все просто забыли о моем существовании.

Однако сразу после майских праздников командир полка перед строем офицеров зачитал приказ, в котором говорилось, что отныне Василию Сергеевичу Мышкину надлежит именоваться капитаном третьего ранга!

Сразу все печали и сомнения попрятались в самых глухих тайниках моей души; даже вроде бы и в землянке теплее стало, хотя на полу по-прежнему копилась холоднущая вода.

А в октябре, в самый разгар Сталинградской битвы, свершилось то, о чем я осмеливался только мечтать: меня по боевой рекомендации приняли в партию. Для начала, разумеется, кандидатом. Не по принуждению, по собственной воле я вступил в партию. Потому вступил, что тоже, как и коммунисты, очень хотел, чтобы на земле все люди были равны и главное — счастливы.

Тогда я еще верил в возможность построения «светлого коммунистического завтра».

Самое же приятное для меня — на войне и вообще в жизни, выходит, я вел себя настолько достойно, что меня, сына колчаковского офицера и дворянки, даже не заподозрив этого, приняли в партию!

Как видите, у меня вроде бы и не было оснований жаловаться на свою судьбу. Но все равно в душе я сам себя уверял, что кто-то из сильных мира сего управляет моей карьерой, вернее — нарочно втискивает ее в жесткую рамку. Воспринимал это как возмездие высокого начальства за боевую технику особой секретности, которую оно сначала посеяло, а потом мне приказало найти и взорвать. Эти мысли свои подкреплял историческими примерами. Ведь до нас дошло изрядно доказательств того, как поступали цари, короли и другие владыки с теми, кто (даже повинуясь их приказу!) соприкасался с большой тайной или невольно становился свидетелем чего-то такого, о чем высокое должностное лицо само очень хотело забыть.

Может быть, я и ошибался. Но чем тогда объяснить, что до 2 мая 1945 года я пробыл в должности комбата и в одном и том же полку? Правда, когда очень прижимало, командование вспоминало обо мне, просило «тряхнуть стариной»: с разведкой по вражескому тылу прошмыгнуть, чтобы помочь командованию разобраться, что там и к чему, или «языка» притащить.

Подчеркиваю: не приказывало, а просило. Очень уважительно. К тому времени я уже не был восторженным юнцом, который больше всего жаждал подвигов и славы, к тому времени я уже прекрасно знал, чем для меня могла закончиться любая из этих операций. Но… Видимо, уж так устроен человек, что любит, когда ему почтительно кланяются, его натуре, похоже, свойственно и желание иногда рискнуть, что называется, «поиграть в жмурки со смертью». Вот и я, имея полное право отказаться от любого сделанного мне подобного предложения, за эти годы притащил пять «языков» и восемь раз возглавлял дивизионную или армейскую разведку. Причем, во время этих боевых операций я не раз добрым словом помянул и деду за то, что вырастил не белоручкой, и тех старших по возрасту ребят, которые пристрастили меня не к водке или картам, а к физкультуре. С огромной благодарностью и множество раз вспоминал и командование лыжного батальона. Уверен: не будь их общих усилий, потраченных на становление меня как воина, — давно бы гнить мне в сырой земле.

Не будем забывать и того, что я не уклонялся и от боев, которые выпадали на долю моего батальона. Потому к осени 1944 года у меня было четыре ранения, пять орденов и две медали — «За отвагу» и «За оборону Ленинграда».

Как видите, звезд с неба я не хватал, но в то же время и в числе последних на войне не был. Одним словом, как победитель, с высоко поднятой головой мог входить хоть в мой городок, затерявшийся в отрогах Урала, хоть в Ленинград или в Москву. Стыдиться мне было нечего.

Из учебников, газетных статей и даже художественных произведений вы знаете, каким хлопотным и победным для Советской Армии было лето 1944 года. Взломав прочнейшую оборону врага, мы громили его до тех пор, пока были на это силы. Наша дивизия, например, свое победное движение на запад закончила только в Польше, севернее города Сероцка и на правом берегу реки Нарев.