Андрей Загорцев: Особая офицерская группа

Капитан медицинской службы Аллилуев был интеллигентом чуть ли не в десятом поколении. Матом не ругался, ко всем бойцам обращался строго на «вы». Разбавленный спирт не пил и витаминками не закусывал, в отличие от бригадного начальника медицинской службы. Всегда был задумчив, обстоятелен и исполнителен. Присутствуя на совещаниях, не кричал, ничем не возмущался, всё спокойно записывал в блокнотик и очень быстро исполнял или еще быстрее заваливал порученное задание. Был лишь один недостаток у капитана — иногда в глубокой задумчивости, совершенно не осознавая того, мог брякнуть свои мысли вслух. На том же совещании, когда зампотех ругался по поводу летнего сварщицкого костюма, Аллилуев ушёл в глубокую задумчивость и меланхолично рисовал в блокноте рецепты на латинице. В момент жарких прений образовалась небольшая пауза, и тут в абсолютной тишине раздался голос капитана-медика:

— Эхххх, сейчас бы как взбзднуть — да с огоньком!

Тишина стала гнетущей и офицер понял, что свою мысль он высказал вслух. Капитан резко покраснел, но сделал вид, что его это не касается.

— Я вам предоставлю такую возможность, да еще на свежем воздухе, — прервал тишину командир бригады, — в разведывательной группе должен быть внештатный фельдшер…

Помощника начальника финансовой службы, в миру просто «начфинёнок», в этот день склоняли все кому ни лень. Начфинов вообще все любят просклонять. Молодой же финансист страдал, по всей видимости, синдромом "рассеянного внимания" и забыл насчитать какие-то выплаты жене комбрига, служившей в строевой части прапорщиком.

Вот так в офицерской группе появился свой начфин — потерянное и всего боящееся офицерское существо в звании лейтенанта.

Лёню Ромашкина в бригаде знали все, ибо это был единственный человек, который на прыжках умудрился приземлиться на личный автомобиль заместителя командира бригады по воспитательной работе. Все претензии Лёня отмёл в сторону и в результате его кандидатура была выдвинута тем самым бригадным воспитателем на всё том же совещании у командира бригады. Полковник сказал, что Ромашкин весьма полезная личность на предстоящих учениях, ибо он занимается… Чем занимается майор Ромашкин, никто так вспомнить и не мог. Начали допрашивать начальника отделения кадров. Выяснилось, что Лёня стоит по штату в моём отделении, но его там никто не видел. Воздушно-десантная служба попыталась взять майора под свою опеку, ибо Ромашкина на прыжках бросали на пристрелку (прыжок для определения силы и скорости ветра). Хотя для этих целей бросать положено было ПДММ (парашютный десантный мешок мягкий), бросали всегда Лёню. Мешок, в случае утраты и порчи, списать было очень муторно, а майоров у нас в бригаде полно, поэтому воздушно-десантную технику берегли. Комбриг, однако, призадумался, от напряжения его голова закачалась, он немножко всхрапнул, встрепенулся и объявил всем, что Ромашкин тоже включен в состав группы, а в случае, если эту особую РГ придётся действительно выводить, то вывод в тыл противника будет осуществлён воздушным путём парашютным способом.

Чувство того, что приближается какая-то неприятность, надвигалось неотвратимо. А когда я выглянул в окно и увидел бегущего по плацу зампотыла, то стало ясно, что скоро будет Армагеддон. Ну, не мирового масштаба, а так — небольшого бригадного. Толстый зампотыл на самом деле не бежал, а катился по обледеневшей дорожке и не мог остановиться. Врезавшись в трибуну на плацу и разогнав по дороге роту, занимавшуюся строевой подготовкой, начальник тыла остановился, перевёл дух и вальяжно двинулся дальше. А я в это время, находясь в состоянии панического страха, намеревался выдвинуться в кафе и слопать парочку пирожных, дабы заглушить неясную тревогу. Однако так и не успел, зазвонил телефон. Звонок я проигнорировал и кинулся к двери, но было поздно — на входе меня встретил посыльный по штабу и объявил, что меня желает видеть комбриг.

Предчувствия не обманули. Меня назначили командиром той самой особой группы, которую я сам же и придумал. Радость моя была беспредельна, поэтому я всё-таки выдвинулся в кафе и съел два пирожных. После принятия пищи настроение некоторым образом улучшилось. Может всё-таки и не потребуется эта нелепая группа, и на учениях обойдутся без неё, и зря я так переживаю. Покурив, я пошёл рисовать "решение на применение" и набирать всякие пояснительные записки. В пункте о противнике я, от скудоумия и мелкого желания кому-нибудь напакостить, упомянул своего товарища Вову Черепанова: "Воспользовавшись критической ситуацией в приграничном регионе, государственную границу перешла группа под руководством майора запаса Черепанова. В течение нескольких суток незаконное вооружённое формирование насиловало скот, угоняло женщин и агитировало местное мужское население идти на службу по контракту в ряды ВС РФ, чтобы таким образом снизить их боеспособность". В том, что мне не достанется за написанный бред, я был уверен на девяносто процентов — начальник штаба, если и проверял, то только поверхностно, не вникая в суть. Комбриг, когда проверял, то в первый раз говорил — переделать все и немедленно. Некоторые офицеры впадали в ступор и в течение бессонной ночи пытались всё исправить, изводили кучу бумаги и портили карты. Когда-то я тоже так мучался. Теперь я просто громко кричу "Есть!", запираю документы в сейф и на следующее утро подаю их командиру в том же виде, что и вчера.