Виктор Делль - Базальт идёт на Запад

Вскоре умер отец. И остался я, как говорится, в людском частоколе Иокогамы одинокой лозиной стоять и гнуться под всеми что ни на есть ветрами, принимая на себя удары судьбы. Выбора, собственно, не было. Артельные приказали мне при них оставаться. Я в ту пору все еще в подмастерьях ходил, однако заказы выполнял самостоятельно. Артельным это выгодно было. Мне тоже. При людях остался.

При людях…

Это все так, слова. Позже я понял, что слово это не для тех, среди которых я остался. В артель, помню, повадился ходить господин Кавасаки. Обходительный господин. Ласковый. Знал бы я — бежал из артели. Да кто из нас что наперед знает. Господин Кавасаки артельных обхаживал, меня угощал. По голове гладил. Вскоре увел из артели. Понял я, что продали меня артельные. Потом и господин Кавасаки меня перепродал…»

Из биографии

И.3. Семушкина

«…С 1914 по 1917 год жил и учился в городе Токио».

Из рассказа

И.3. Семушкина

«…Господин Кавасаки не одинок был в своем промысле. Это я понял сразу, как только попал в Токио. Там, на окраине города, почти на берегу океана, стояли в роще неприметные для постороннего глаза строения. По нашему рассуждать, вроде бы сиротский приют. И на самом деле в неприметный тот уголок свозили только круглых сирот. Из разных стран свозили перекупщики детей. Причем детей привозили европейских национальностей. Чем моложе, тем лучше. Моего возраста всего несколько человек, мы — старшие. Остальным по восемь, девять лет…

С первых дней началась учеба. Учили нас иностранным языкам, католическим и православным обрядам, подделке документов, стрельбе, приготовлению ядов. Занимались с нами физической подготовкой. Специальные приемы отрабатывали до автоматизма, преодолевая рубеж возможного, человеческого. Готовили из нас агентов для работы в европейских странах.

Жили мы вполне прилично, если иметь в виду питание, медицинский уход, жилье… Но вот воспитание… Холодный до жестокости расчет был основой нашего воспитания. Общение с внешним миром запрещалось категорически. За малейшую провинность — карцер. Не совсем обычный карцер. До сих пор его помню. Сырой, тесный, полутемный каземат в форме кувшина, с крохотными отверстиями у основания. Время от времени через эти отверстия подсовывали наши «воспитатели» ядовитых насекомых. Таким образом, наши “воспитатели” наказывали нас бессонницей. Попробуй усни. Даже когда, бывало, прибьешь фалангу или скорпиона каблуком, глядь, уже другие ползут. Действовало. Боялись мы карцера.

Хозяином школы и старшим инструктором был у нас господин Масару Синдо. Если этого господина поставить рядом с коброй, думаю, змея первой постарается улизнуть. Было в его облике что-то такое, что вселяло ужас. Хладнокровное что-то, от рептилии. Внушал нам господин Масару Синдо мысли о величии человека, избранного небом для служения императору, о нашем назначении на земле быть мудрыми, как змеи, жестокими, как барсы, и по-орлиному всевидящими. «Нет большего зла, — говорил Масару Синдо, — чем предательство интересов божественного императора, давшего вам, сиротам, приют на своей земле. Каждого предателя, — постоянно напоминал нам господин Масару Синдо, — ждет страшная кара». А когда он еще и смотрел на нас своими бесцветными немигающими пазами, мы в его словах не сомневались. Верили: где б ты ты был, господин Масару Синдо тебя достанет.

Я должен сказать, что змеи, скорпионы, фаланги, дикие хищные животные в методике воспитания Масару Синдо занимали не последнее место. Уж чего он с нами только не вытворял. Спит, скажем, человек. Подходит господин Синдо. В руках у него длинная бамбуковая трость, на конце которой специальный зажим. В зажиме — змея. Подносит змею к лицу спящего. Осторожно, словно издалека, будит человека. Так будит, чтобы спящий лишь глаза открыл. Спящие — малолетки. Об этом всегда помнил господин Масару Синдо, на том строил свои расчеты. Человек открывал глаза, видел, перед лицом тварь с раздвоенным языком. Один замирал со страху, другого резко бросало в сторону. Прыжки в таком случае получались необычные. Наглядно учил нас господин Масару Синдо. Тренировал до мгновений, заставлял вскакивать всем телом одновременно, без помощи рук, резко прыгать, уклоняться от выстрелов. Не дай бог, если замешкаешься. Пощады, снисхождения не жди. В запасе у господина Синдо много всякого было. Он огнем нас учил, мечом, и…

Годы прошли, до сих пор случай помню. В нашем сиротском доме жил мальчишка. То ли югослав, то ли чех. Привезли его к нам здоровым. Через несколько месяцев он заболел. Ну, а за здоровьем нашим господин Синдо следил особо. “Императору, — часто говорил он нам, — необходимы здоровые солдаты”. К нам и врачей возили, и осматривали нас постоянно. Мальчик стал отказываться от еды, худел, таял на глазах. Реакция ослабла. Заниматься он уже не мог. Забрали его. С месяц где-то держали.