Юрий Стрехнин - Здравстуй товарищ !

Но всё-таки их полк — Илие помнит, в феврале восемнадцатого года — повели к русской границе. Перешли Прут. За ним начиналась русская Молдавия. Полк привели в Кишинев, выстроили на площади. Дивизионный генерал произнес речь: Кишинев и вся земля от Прута до Днестра отныне принадлежат румынской короне. Слушал генерала солдат Сырбу и думал: «Зачем мне чужая земля? К своей бы вернуться…» Но не скоро вернулся Илие к своей земле. И даже чуть вновь на войну не попал: в Бендеры. В этом молдавском городке тогда вспыхнуло восстание. В нем приняли участие даже солдаты. И не только румынские, но и французские, стоявшие там. На «усмирение» пригнали несколько полков. Но солдаты этих полков отказались стрелять. Илие Сырбу, как и его товарищи, выбросил патроны.

Вернувшись после солдатчины домой, не раз вспоминал Илие о своем русском друге Василии. Как он живет? Земли ему, наверное, хватает, спину гнуть ни перед кем не надо. А у Илие хозяйство едва держалось, за аренду земли платить нечем, налоги; примарь грозился описать имущество…

Горькая улыбка тронула губы старика: нет, не получилось тогда в Румынии так, как в России, у Василия. Пытался кое-где народ бунтовать, да задавили.

— Василе, Василе… — повторил Илие вслух имя своего давнего русского друга и, стараясь скрыть волнение, крякнул и придвинул к себе глиняный бокал.

С улицы вошел высокий, чуть ссутулившийся парень лет двадцати пяти. В курчавых черных волосах его торчала застрявшая соломинка. На нем мешком висел заношенный солдатский мундир с коричневой заплатой из домотканного сукна на рукаве. Остановившись у порога, парень с изумлением воззрился на незнакомых людей: наверное, не заметил, что во дворе за сараем стоят распряженные чужие кони. Федьков прищурил глаза: «Тоже, поди, завоеватель!»

— Кто это? — настороженно спросил он Матея, показывая на вошедшего.

— Стефан, брат.

— Так зовите его к столу! — сказал Гурьев. Федьков покосился, но промолчал.

Стефан медленно, как бы недоумевая, поздоровался с гостями, снял свой старый мундир, аккуратно повесил его на деревянный гвоздь и, оставшись в одной холщовой рубашке, шитой по вороту черным и красным, несмело присел на свободный краешек скамьи возле Федькова, следя за выражением его лица: оно было уже не таким неприязненным, как в тот момент, когда Стефан вошел. Федьков оглядел его и даже улыбнулся.

— Степан, значит? — спросил тот, подвигаясь поближе к молчаливому соседу. — Ну, а я Василий, понимаешь? — Федьков ткнул пальцем себя в грудь, прямо в две медали, и медали звякнули.

— Василе? — Стефан осторожно показал на погоны Федькова. — Сержент?

— Сержант! — с важностью подтвердил Федьков.

— Плутоньер-мажор? [14] Взводный унтер-офицер (рум.). — переспросил Стефан и, мысленно сравнив этого парня со своим взводным унтер-офицером, хапугой и ругателем, улыбнувшись, произнес:

— Бун русс плутоньер-мажор.

— Да, я парень мажорный, [15] Веселый, энергичный (укр.). — засмеялся Федьков, поняв Стефана по-своему. — Это ты угадал. А ты что такой закислый?

Стефан шевельнул левой рукой:

— Разбой, рана…

— Где же это тебя? Крым? Сталинград?

— Одесса…

— Одесса? — воскликнул Федьков так, что Стефан вздрогнул, а все сидевшие за столом обернулись к ним. Стефан не рад был, что произнес это слово: он увидел, как сразу посуровели ещё минуту назад приветливые глаза русского сержанта.

— Одесса? — ещё раз переспросил Федьков. — В каком месте?

— …Каля фэраты. [16] Железная дорога (рум.).

— Возле железной дороги?

Стефан кивнул.

— А где точно?

Кое-как, чертя пальцем по столу, Стефан пояснил: его ранило возле моста, где два больших белых дома.

— А когда? — Федьков весь подался навстречу Стефану, сжимая пальцами край стола.

— Аугуст. Доуызэчь ши доу. [17] Двадцать второго (рум.).

— Да ты послушай, Трофим Сидорыч! Ведь его двадцать второго августа ранило. Мы у этих самых домов оборону держали! В тот день они на нас восемь раз в атаку ходили! Да… — Федьков посмотрел на притихшего Стефана и вдруг рывком встал: — Нет, пусть он посмотрит! — Быстро расстегнул ворот гимнастерки и, наотмашь откинув его, показал Стефану на широкий синеватый шрам, идущий через всё плечо;

— Одесса! Может, ты меня возле тех белых домов и саданул?

Стефан слегка отодвинулся от Федькова.

— Ну, чего ты? — пристально посмотрел тот, застегивая ворот. — Что было, то было, а теперь — вместе вашего винца выпьем. За то, чтоб больше не драться. Правду говорю?