Николай Черкашин: Пламя в отсеках

Каждый день я ждала беды. Каждый день гадала над любым пустяком: к счастью или к несчастью? Все приметы перебрала, какие есть. Ну прямо как старуха-ведунья стала.

11 марта Юленька, дочка, приносит большой казенный конверт со штемпелем войсковой части. Увидела — помертвела. Пока она ножничками «чик-чик», у меня сердце остановилось. Выпала открытка. Читаю — поздравление с Восьмым марта от командира корабля. У них традиция такая была: оставлять на базе письма ко всяким праздникам. И слова такие душевные: «Спасибо вам, наши боевые подруги, за мужество ожидания…» А я села за стол и заплакала. Вот вам и все мужество…

Свекор утешает: «Что ж ты плачешь, глупая? Все хорошо». — «Дед, я же не знаю, как получают похоронки!»

Тогда, в субботу, я шила на машинке новые шторы. Работало сразу все — и телевизор, и радиоточка. Саша всегда сердился на меня за это. Но сообщение о гибели лодки не услышала. Наверное, машинка шумела. Тут позвонила сестра свекрови. Дед снял трубку. Чувствую, в голосе изменился, все «да», «нет»…

«Дед, что случилось?» — «Нина звонила. Что-то после ремонта звонок не работает».

Вижу, запереживал: ходит, вздыхает, курит, кашляет… Наконец признался: «Нина сказала, какая-то лодка на Севере утонула». — «Но ведь их же много плавает! Почему именно наша?»

Я тут же позвонила тете Нине: «Что вы слышали?» Но она слышала только обрывок сообщения. Только положила трубку — звонок. Жена замполита первого экипажа: «Верочка, слышала сообщение? Василий Иванович обзвонил всех, мы думаем, что это ваша лодка». — «Но почему, почему наша?» — «По всем прикидкам так выходит — и торпедная, и атомная…» — «Все погибли?» — «Нет, есть живые». — «Что мне делать?» — «Мы считаем, тебе надо лететь».

Включила программу «Время». Приготовила бумагу, карандаш, чтобы все записать. И валерьянку. Но ничего толком не сообщили. Соболезнование родственникам. А каким? Вся страна, наверное, всполошилась, сколько матерей, жен за сердце схватилось. Сколько подводников в походе! Ведь им не сообщить оттуда: «Мама, я жив, это не со мной». Хоть бы фамилию командира сразу сказали, и то стало бы ясно.

Звоню в наш городок. Заказ берут только на понедельник. Линия занята: «Не одной вам нужно». Бегу на телеграф, шлю срочную подруге: «Узнай, чья лодка! Позвони немедленно».

Утром жены побежали в ДОФ — Дом офицеров флота, где заседала правительственная комиссия. Но там еще ничего толком не знали — кто жив, а кто мертв. Позвонила мне на другой день воспитательница из нашего детского садика: «Верочка, ничего толком не ясно. Приезжай».

Всю субботу и до воскресного полудня я проплакала. Дед еле держится, но утешает: «Будем верить. Не должно».

Надо лететь. Собираюсь сама, собираю Славика и плачу, плачу, плачу…

Оделись мы, у самого уже порога — междугородка. Дед снял трубку, мне передает: «Это Североморск». А у меня ноги подкосились. В трубке незнакомый мужской голос: «С кем разговариваю?» Я ни слова в ответ не могу выдавить. «Это жена капитан-лейтенанта такого-то?» — «Да». — «С вами говорит капитан 3 ранга такой-то…» Каждое слово как вечность. Чувствую, упаду, не дослушаю. Уж лучше бы сразу убил. «Ваш муж… — и дальше — имя, отчество, фамилия, — жив».

— Вы правду говорите? Вы меня не обманываете?!

— Ну что вы! Он страшно беспокоится о вас и просил сообщить в Ленинград.

— Как он?

— Все нормально. Приезжайте. Вас всюду пропустят.

Юлька моя, первоклашка, в крик: «Мамочка, только возьми меня к папке, я буду слушаться». В юбку вцепилась, не оторвать. Схватила обоих — и в аэропорт…

В Пулково встретила Любу, жену Смирнова, штурмана. Подошла к ней, смотрим друг дружке в глаза. Боимся спросить. Она первая решилась: «Что с Сашей?» — «В госпитале». — «Мне сказали, что мой тоже, но в тяжелом состоянии». — «Не переживай! Главное, что жив, а там выходят». Откуда я могла знать, что Миша Смирнов погиб вместе с лодкой? Потом рассказывали, что он до последних секунд помогал вытаскивать плотик, а когда лодка пошла вниз, ухватился за носовой руль глубины, улыбнулся на прощанье и ушел в пучину. Высокий, крепкий, светловолосый и очень добрый к людям.

Люба летела со свекровью и двумя сынишками, Толяном и Витюхой (одному — пять, другому — четыре). В аэропорту она была с восьми утра и смогла достать билет только на наш рейс. Летели вместе.

В Мурманске лейтенант со списком в руке выкрикивал: «Кто едет в Энск?» — «Мы». — «Вы по телеграмме?» — «Да». Что за телеграмма, я не знала. Нас посадили в спецавтобус и повезли в военный городок. Оставила детей у друзей и побежала в ДОФ узнавать, как можно попасть к Саше. «Вас к нему сейчас не пустят. Он в особом состоянии. Когда разрешат врачи, отсюда пойдет специальный автобус. Так что запишитесь на поездку…»